Сейчас я помню, как она пришла ко мне в первый раз. Задолго до моего рождения. Конечно, тогда я еще не мог ее увидеть или даже почувствовать. Но стены помнят.
Сейчас я смог бы отличить ее по голосу от любого случайного гостя или местного жителя. Я бы ни с чем не перепутал ее походку. Даже запах сигарет, которые она курила на общем балконе, был каким-то особенным.
* * *
Осенью район выглядел как никогда сонным и тоскливым. Позади остался недосмотренный сон, прерванный коварным будильником, а впереди ждали монотонные голоса лекторов и гомон однокурсников на перерывах. Идти на пары не хотелось: даже ноги отказывались сокращать и так неминуемое опоздание, а мысли и вовсе уносили ее куда-то, где огни летних фестивалей пропитывали воздух волшебством, запахом цветов, дымом костров и отзвуками чего-то... настоящего.
Яркие короткие волосы, насыщенные всеми оттенками огня, буквально вытесняли ее образ из окружающих тусклых декораций, а холодная влажная погода – с неуютных улиц.
Найти бы место, где угнездиться да сон досмотреть. Его обрывки то и дело всплывали перед глазами образом величественной крылатой башни... Попасть бы туда! А тут вдруг – и башня подвернулась. Не то чтобы величественная – очередной дом с одним подъездом и четырнадцатью этажами. Но на таком холоде сойдет.
Читать дальшеДверь удалось поймать в последний момент, проскользнув в теплый полумрак подъезда. А потом – этажи, лестницы, общие балконы, этажи... Нельзя же вот просто так взять и поехать на лифте в собственное гнездо!
Наверху стало жарко. Она вышла на балкон покурить. Высота очаровывала, а ветер приятно обдувал раскрасневшееся лицо, играя в огонь с ее яркими волосами. Вернувшись, она присела на ступеньки, ведущие к решетчатой двери на чердак. Достала блокнот, карандаш и начала набрасывать очертания не выходящей из головы той самой сновиденной башни. Но, казалось, рисунку было мало места на листе – хотелось большего масштаба, объема. А дверь на балкон почему-то звала, манила, будто подсказывала, что здесь рисунку – самое место.
Нерешительные, беспокойные штрихи проявляли на ней вовсе не профиль башни, а увиденную сверху спираль лестниц, окружающих остов. Будто свитое гнездо, будто лаз из мира прочь, будто цветок, распустившийся в иные миры.
* * *
Она стала приходить ко мне часто. Дополняла свои рисунки, начинала новые. И с каждой следующей встречей чувствовала себя все более уютно, а я – будто бы возникал из нее, рос в ней. Казалось, что так будет всегда...
Но однажды она пришла совсем другой. Взбежала по лестницам, громко хлопая балконными дверьми. Каждым ударом ноги о ступеньку – буквально кричала от отчаянья и безнадеги. Поднявшись, достала дрожащими руками карандаш из сумки и резкими, рассекающими движениями, с полной отдачей и безудержной решимостью замкнула линии в центральное кольцо.
И тут рисунки начали обретать цвета сами собой. Она горела изнутри, и всполохи ее чувств отражались на двери яркими цветастыми образами. Они проступали сквозь застарелую серую краску, разливаясь от набросков колющим жаром на стены: словно те не наполнялись новой жизнью, а вновь обретали чувствительность. Точно затекшие конечности. С них слетали красочные брызги и вспыхивали ярким пламенем у нее за плечами. Растекались и застывали сияющими узорами на проявляющихся крыльях.
И тут я впервые услышал ее смех. Сквозь слезы тревожной, жгучей радости. Дверь потеряла четкость контуров, стала зыбкой и одновременно более объемной. Пылающие пальцы нащупывали на ней рельеф, словно вводили код, что пробуждал меня к жизни. Проникали внутрь, но уже не в меня – проходили сквозь то, что прежде было твердой древесиной.
Открытый проход впускал ее постепенно, сотрясался, словно мембрана, расходился рябью, принимая ее. Она чиркнула ладонью по штукатурке, окончательно оттолкнувшись и в то же время погладив меня по стене на прощание. Последняя искра слетела с распахнутых крыльев, и все вокруг погасло. Перегорело... Родился я.
Тишина и темнота тут же сковали мою сущность, одиночество и страх заполнили все, чем я себя ощущал. Хотелось кричать, но я не умел – даже не знал, как и чем издавать звуки... Медленно, спустя длинную череду мучительных мгновений, вокруг начали проступать образы: будто бы привычные, знакомые. Вот она – дверь на балкон, вот лестница, вот лифты (они так странно жужжат, когда двигаются вверх-вниз, а наверху что-то громко щелкает с металлическим лязгом – тревожным и пугающим). Я остался запертым в железобетонной лестничной клетке.
По ней время от времени ходили люди. Они были вроде и похожи на Нее, но казались более серыми, ненасыщенными. Они скользили равнодушными взглядами по рисункам на моих стенах. И крыльев за спиной у них тоже не было. Не было того огня, что пробудил меня к жизни. Рядом с ними я чувствовал себя беспомощным, ненужным. Рисунки начали выцветать, а вместе с ними стал угасать и я.
И когда казалось, что я окончательно засну и исчезну, пришли Они. Крыльев у них тоже не было... но вот огонь был. И было беспокойство, какая-то щемящая боль. Они тихо переговаривались, боясь, что кто-то из жителей дома выйдет из своей квартиры и прогонит их прочь. Глазами они буквально ощупывали мои рисунки.
«Она была здесь!» – говорили они.
«Она была здесь!» – утверждали их мысли.
«Она – была здесь!» – соглашались рисунки.
– Чудесная, ну где же ты?! – спросил парень с тяжелыми шагами и сдавленным низким голосом. Две девушки понимающе склонили головы.
«Она была здесь. Была. Но больше ее здесь нет...» – хотел ответить я, и вдруг рисунок на двери стал чуть ярче.
Они одновременно кинули взгляды на дверь. Переглянулись. Заметили!
Но не поняли... Не придали должного значения. А я понял. Понял, как позвать свою мать.
Они еще постояли немного в нерешительности, вышли на балкон покурить, а потом удалились, спустившись по лестнице до первого этажа. Я слышал, как захлопнулась дверь.
И я начал звать. Гореть. Зажигать красками выцветшие рисунки. Проявлять новые пятна на штукатурке и из них порождать образы. Сначала они выходили наивными, неумелыми, но с каждым днем становились все более живыми, яркими, выразительными. На стенах распускались цветы, подобные тем, что мелькали в моем сознании в момент рождения. Такие странные и необычные. Постепенно они заполняли собой весь этаж. Между ними вырисовывались глаза – я так хотел увидеть ее снова!
Сначала даже тусклый свет подъездной лампы слепил меня, но постепенно зрение обретало четкость, и вскоре я уже мог не просто наблюдать свои рисунки, но и творить не вслепую.
Рисунки звали ее. Я звал свою мать...
* * *
Дом делал неуверенные взмахи невесть откуда взявшимися крыльями, прорастающими сквозь пространство и время в далекий-далекий мир.
Огненное создание спикировало вниз и, приземлившись, схватилось рукой за предплечье. Татуировка крылатой башни на нем буквально звенела, пульсировала, отдавалась вибрацией по всему телу. В ней звучала музыка – цветов и глаз. Зовущая, с нотами отчаяния и надежды.
На вершине распускался цветок.
