Неснящийся | Анастасия Колесинская

[cityhaze]

«Мистеру Лукойе,
Полиция Снов, участок номер 0.
На пересечении Кингс-роуд и Карнаби-стрит найден беспризорник. На вид — детский кошмар, но точное содержание установить не удалось. Следствие уже ведётся, но ваше прибытие, мистер Лукойе, весьма желательно».

«Господину Серому Волчку,
Пересечение Кингс-роуд и Карнаби-стрит.
Срочное.
Вам прекрасно известно, что с кошмарами мы не работаем. К тому же, полиция — не бюро находок».

Разорвав когтем конверт и бегло пробежавшись по посланию, Серенький Волчок с сожалением взглянул на грустный и нервозный чёрный комочек у своих лап. Если бы этот малыш был Добрым Сном, отношение к нему сложилось бы совсем другое, а так…
Дома работали иначе, но эмиграция, политическая ситуация, дотации от правительства… Жизнь здесь куда спокойнее. Получив вид на жительство в старушке (а старушки — это всегда хорошо) Англии, он сделал правильный выбор. Ведь правильный?

Читать дальше

— Эй, неснящийся, — прорычал Волчок Сну, обнажая желтоватые от курения клыки, — ты это… не грусти. Пошли, найдём тебе хорошую голову. Наверняка какой-нибудь несносный мальчишка улёгся на бочок в этом вашем "нетленном" Лондоне. А я такие вещи так просто не спускаю. Так что не реви, а то не страшный совсем. А нам с тобой нужно дорожить репутацией. Особенно когда только она и осталась.

Анастасия Колесинская aka Девушка_с_Букетом

Иллюстрации Инны Майзель

Вопрос: Нравится?

1. Да!		7	(100%)
Всего:		7

@темы: сказка, Анастасия Колесинская

---

Под одной из московских крыш | Bonapart

[cityhaze]

– Простите, у вас можно приземлиться?

«Прямо Астрид Линдгрен, “Карлсон”. Недаром говорят, что все в мире уже было кем-то придумано до нас», – подумала я, освобождая место на подоконнике эркера. И мужчине, висящему в воздухе у меня за окном, процитировала с ехидцей:
– Пожалуйста!

Видимо, он не оценил юмора ситуации и с облегчением, но в то же время очень аккуратно опустился на мой подоконник:
– Спасибо вам огромное! Понимаете… Почему-то все пугаются, когда просишь человека позволить немного отдохнуть у него на подоконнике. Начинают кричать, махать руками, креститься, некоторые для разнообразия падают в обморок. Поэтому найти место, где можно передохнуть, не так уж и просто, даже в большом городе. А сейчас начинается дождик. А в дождь передвигаться по воздуху несколько проблематично и неприятно… Хотя что делать, если переждать дождь негде, – вздохнул незнакомец. Выглядел он самым обычным образом: джинсы, кроссовки. Правда, когда мой собеседник оказался рядом со мной, на нём уже красовался строгий классический костюм и соответствующие костюму туфли.
– Но сейчас у вас есть, где переждать дождь, – улыбнулась я. – Может, хотите чаю или кофе?
– Спасибо! А вас не затруднит? – обрадовался мой собеседник. – У меня, правда, нет с собой ничего сладкого, но в следующий раз…
– В следующий раз я угощу вас своим фирменным вареньем. А сейчас пока не сезон — прошлогоднее уже съели все мои знакомые и родственники, а нового пока не наварили. Но чай и кофе в доме имеются.

Читать дальше

Тут в углу раздался шорох. Обреченно вздохнув, я приготовилась к нотации, которая не заставила себя ждать:
– Как ты можешь принимать в своем доме незнакомых мужчин! Разве леди и хозяйки дома себе такое позволяют? Вот княгиня Апраксина… – Моню понесло. Вообще-то он достаточно мирный домовой, но, так как в доме нет мужчины, иногда Моня забывается и пытается мне привить хорошие манеры дам из девятнадцатого века, как преданный старый камердинер, следящий за юной дебютанткой, которая только-только начала выезжать в свет. Бедный Моня! Ему трудно свыкнуться с мыслью, что девятнадцатый век закончился более ста лет назад, а манеры нынешних дам далеки от совершенства. Во всём Моня оставался консерватором, даже в одежде. Хорошо ещё, что я не курю, а то больше половины времени мне пришлось бы выслушивать лекции о том, что курить даме — не комильфо.
– О! У вас живет домовой? – удивился мой гость.
– Да, но как вы… – начала было я, и тут же поняла сама. – А, ну да, он же слегка прозрачный, когда появляется, поэтому его легко узнать.
– Да! Но, судя по его одежде, он явно не из этого дома. Скорее всего, из дома, который был отстроен сразу после пожара Москвы 1812 года. А ваш — уже конца девятнадцатого века постройка. И как он у вас оказался?

Разговора о домовых не получилось. Моне надоело нас слушать, и он открыл было рот, но высказаться ему я не дала:
– Моня, лучше бы принёс нам чаю с чабрецом и тимьяном, — строгим тоном сказала я. – В доме гость, а чай ему ещё не подан. На кухне заседает Альбина со своей компанией, мне там появляться не очень, я им всё испорчу, а тебе — нормально. Вот и сделай нам чаю, пожалуйста.
Моня, обиженно ворча себе под нос, исчез. И сразу на кухне заработала газовая плита, загремели чашки и запел теплым фальцетом чайник.
– Альбина? – спросил, провожая растаявшего Моню удивленным взглядом, незнакомец.
– Да, Альбина – привидение. Мы его купили вместе с квартирой. У нас есть определенные договоренности, чтобы сосуществовать, не мешая друг другу. Сегодня у неё гости, они занимают кухню. И, чтобы не волновать их тонкую душевную организацию, я не могу зайти на кухню до одиннадцати вечера, то есть до того времени, пока они не пойдут гулять по ночной Москве и знакомиться со случайными прохожими. – О том, что при этом могут почувствовать эти случайные прохожие, я, понятно, умолчала.
– Надо же! А я и не думал, что у привидений есть некое расписание, – удивился мой друг «Карлсон».
– Не знаю, есть ли у них расписание, но мы не мешаем друг другу, – твердым голосом закончила разговор об Альбине я. В этот момент из воздуха материализовался Моня с подносом и начал расставлять на подоконнике чашки – и даже разливать по чашкам душистый чай с тимьяном и мятой. Закончив, Моня растворился в воздухе – от греха подальше, пока я не попеняла, что вместо мяты должен был быть чабрец.

Пока все это происходило, за окном засверкали молнии, дождь полил стеной, а в воздухе запахло электричеством. Мы молча пили чай и любовались грозой. С последнего этажа это делать особенно удобно. Всё небо было во всполохах молний, грохотал гром, вся Москва была объята этой грозовой цветомузыкой. По улицам неслись редкие прохожие, которым было негде укрыться, и потоки воды, превращавшие улицы в реки. Картина завораживала. Но вот дождь пошёл на спад, небо посветлело, прохожих на улицах стало больше – и чай кончился.

– Мам, я побежала? – дверь слегка приотворилась и в комнату просунулась голова дочери. – Ой, здравствуйте! – безо всякого удивления кивнула дочурка гостю и воззрилась на меня.
– Ты надолго? – поинтересовалась я.
– Как пойдёт, – ответила дочь.
– Угу, — последовал мой ответ. – Зонт не забудь и резиновые сапоги надень. И помни: «Молодой леди гулять по улицам за полночь — неприлично», – хором закончили мы стандартную Монину фразу, и дочурка, хихикнув вместе со мной, исчезла из квартиры с зонтиком и в модных резиновых сапогах.

Я поймала на себе удивленный взгляд незнакомца и улыбнулась ему.
– Дети, они такие… Дети… – попыталась я как-то нарушить неловкое молчание.
– Да нет, дело не в детях, – смущенно произнес незнакомец. – Дело в людях… Очень мало людей замечает чудеса вокруг, а ещё меньше людей не видят в них угрозы. Мне, наверное, пора… Гроза уже закончилась, дождя практически нет. Я прекрасно доберусь до дома. Но… У меня к вам есть одна просьба… – Было видно, что ему очень неловко и в то же время очень хочется это сказать. Я молча смотрела на него и понимала, что в данном случае заинтересованное лицо — это он.
– Можно я иногда буду приходить к вам на чай? – наконец выдохнул он. – Конечно, если окно будет открыто и в нём будет свет.
– Приходите, — пожала я плечами. – В нашем доме никому не отказывают в чашке чая, тем более – усталому путнику, ищущему свой путь среди облаков…
– Так вы… – начал мой гость, стоя уже буквально на пороге распахнутого окна.

Я пожала плечами и улыбнулась. Незнакомец восхищенно взглянул на меня и исчез, унесенный свежим московским ветром, ворвавшимся в комнату. Моня молча начал убирать чашки и чайник на поднос, чтобы унести на кухню, а я, закутавшись в плед, снова залезла на подоконник.

– Почитай мне, пожалуйста, — почти сразу после ухода незнакомца раздался обиженный голос. Мой Лео, бело-черный ньюфаундленд, подошел ко мне сзади и ткнул в меня книгой, которую держал в пасти. – Мы не дочитали вчера, — напомнил он, — а сегодня у тебя были неожиданные гости, и мешать было неудобно.
«М-да, – возникла мысль, – почему-то все обитатели этого дома страдают или излишней деликатностью, или её полным отсутствием».

Я открыла книгу в том месте, на котором мы остановились. Лео тихо вздохнул и пристроился рядом со мной на подоконнике эркера. Мои колени служили ему подушкой для головы, а в открытое окно заглядывал его давний приятель — любопытный московский ветер. Ветра очень любят, когда кто-нибудь читает вслух, правда, мало кто об этом знает.

– Читай, – шепнул мне ветер, чуть тронув шерсть собаки и устроившись у Лео на спине, как обычно, перебирая волосок за волоском. Я опустила глаза в книгу – и тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавистный прокуратору город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды... Пропал Ершалаим – великий город, – как будто не существовал на свете...

Bonapart

Вопрос: Нравится?

1. Да!		10	(100%)
Всего:		10

@темы: сказка, Bonapart

---

Фениксы | Странник Коридоров

[cityhaze]

А вы знаете, что фениксы еще существуют? Просто теперь они иные. Знаете, почему вы не видели ни одной огненной птицы? Я расскажу вам то, что точно знаю сама.
Когда-то давно фениксы свободно парили под облаками и горели почти так же ярко, как солнце. Но любой огонь когда-нибудь затухает. И фениксы – не исключение. Они теряли перья, светили все тусклее, становились все слабее... Пока в какой-то момент они не становились настолько тусклыми и слабыми, что уничтожали себя. Птицы собирали последние силы, последний свет, чтобы сгореть. Умирающий феникс вспыхивал так же ярко, как феникс рождающийся. Но горела птица мгновения – потом от нее оставался лишь пепел.
Любой огонь гаснет, но никогда не погаснет совсем, если это огонь души. И бессмертная огненная душа феникса не могла долго оставаться без тела. Тело позволяло ей концентрировать всю энергию, светить ярче, парить выше. Это ни в коем случае не было камерой для души – фениксы всегда были свободны, прекрасны, их души прорывались сквозь кости и перья... А после смерти душа возрождалась, но не в новом теле – все в том же, просто восстановленном, снова сильном и прекрасном, как раньше. И фениксы вновь загорались и взмывали вверх, стряхивая с крыльев пепел. Это были прекрасные птицы...
Но люди всегда охотятся за прекрасным. Они хотели поймать эти свободолюбивые создания, заточить в клетки и заставить светить лишь для них. Лишение свободы для феникса страшнее смерти. Многие птицы сгорали, а их души умирали вместе с телом, не желая продолжать жить взаперти, вдали от неба и свободы. А те, кто еще остался на воле, поняли, что нужно маскироваться. Прятать свои огненные перья, чтобы не позволить людям обрезать свои крылья.

Читать дальше

Спустя несколько лет фениксы исчезли. Люди искали этих огненных птиц повсюду, но так и не нашли. «Вымерли», – решили они и с грустью выбросили клетки, полные пепла. А потом стали находить у своих дверей корзинки и свертки. Из-под простынок и пеленок слышался детский плач. Добрые люди усыновляли этих детей и растили как своих. Они вырастали в прекрасных девушек и юношей – они были высокими и стройными, а их волосы горели рыжими кудрями, торчащими во все стороны, как перья.
Они светили потерянным и грели замерзших, постепенно теряя свои силы, ведь редко получали что-то взамен. Каждый раз, когда такой человек сталкивался с обманом, злом или отчаянием, его глаза немного тускнели, а волосы уже не казались такими огненными.

У людей всегда было много негатива. Было раньше, и есть сейчас. Наверное, поэтому фениксы так быстро взрослеют, хоть и оставляют некоторые детские черты гораздо дольше большинства людей. Так проще жить. Если с тобой никто не поделится светом, ты сможешь дать себе чуть-чуть своего же, детского, наивного.
Но этого мало. Фениксы по-прежнему сгорали, просто не так заметно. Их тлеющую душу никто не видел. Точнее, никто не хотел видеть. Это можно было заметить по тускнеющим глазам, по грустным улыбкам и по смахиваемым изредка слезам. Тлеющие фениксы много курят и часто молчат. Но светят людям из последних сил.
Когда Феникс понимает, что скоро умрет, у него есть два варианта: закрыть глаза и закончить все эти муки, поняв и приняв, что больше он не выдержит, или же позволить себе сломаться окончательно, отпустить прошлое и возродиться. Они обрывают связи, меняют внешность и мысли, меняют свою жизнь. На это время они будто исчезают из реальности. Уходят от людей. Тихо бродят в одиночестве по темным улицам, курят по несколько сигарет за раз, все сильнее увядают... Но позволяют себе меняться. Резко, в считанные дни.

А потом возвращаются. Практически другими людьми. Они не становятся ярче или тусклее, добрее или злее. Они просто становятся другими. Красят волосы, меняют стиль одежды, выбрасывают старые амулеты, пересматривают взгляды на жизнь и изменяют мысли. В них не остается ничего старого. Кроме тепла, доброты и света, которые приходят с новой силой. И тогда фениксы снова загораются ярко-ярко, почти ослепительно, снова рассказывают сказки, отогревают замерзших и светят потерянным... Дают начало новому кругу. Эта вспышка снова ведет к увяданию, увядание – к смерти, смерть – к возрождению и новой вспышке. Этот круг можно разорвать: броситься к небу, взмахнуть крыльями и... вспомнить, что это руки, уже падая вниз. Смерть феникса – это страшно. Но пока они есть, пока они возрождаются и светят, и греют, и любят, еще не все потеряно.
Наверное, однажды последний феникс разобьется об асфальт в попытке взмыть к солнцу, но пока этого не произошло, в этом мире будет тепло. Все не так плохо, друзья мои, все не так плохо.

Странник Коридоров

Вопрос: Нравится?

1. Да!		5	(100%)
Всего:		5

@темы: сказка, фениксы, Странник Коридоров

---

Мне кажется, что это хорошо | Алексей Вальц

[cityhaze]

Иногда в Кофейню заходит Приятная девушка. В её ушках часто разные серёжки, а на пальчиках – веселые колечки из стекла.

Вальцу кажется, что в её золотых кудряшках, забавных шапках и шарфах, браслетах, юбках, тёплых свитерах пригрелся дружелюбный уют, который согревает людей. Наверное, не случайно даже Котофей отдаёт предпочтение именно ей.

Сегодня она заглянула в гости снова, и Вальц сделал ей комплимент.
– Мне кажется, – отозвалась она, – что это хорошо, когда человек радует своим внешним видом. Или просто существованием. Даже тех, кто с ним ни капли не знаком.

Вальц что-то проурчал довольно и согласно, а девушка продолжила:
– Я не всегда так выглядела. Когда-то мне было плохо, и выглядела я тоже не очень хорошо. У меня ничего не получалось, дела совсем не ладились, и я ходила хмурой, как все в моём маленьком сереньком городе. Наверное, у нас так было принято. – Девушка улыбнулась в кружку с чаем, которую держала через рукава.

– Но иногда, – продолжила она, – у меня поднималось настроение. Когда я случайно видела на улице местного художника, единственного на весь город. Один его вид – вид человека с палитрой и мольбертом на серой улице – был так странен в тех краях, что я невольно улыбалась. Это было по-хорошему непривычно, и я всегда радовалась, когда случайно оказывалась рядом.
Тогда я и решила, что хорошо, когда человек радует своим внешним видом случайных прохожих. И ещё мне захотелось тоже стать таким человеком. Правда, сначала мне было неловко выглядеть в том сером-сером городе вот так. – Девушка развела руками и кивнула на свой наряд. – Но потом оказалось, что на самом деле в таких нарядах мне гораздо уютнее.

Читать дальше

Слушая эту Приятную девушку, Вальц почувствовал, что на его лице до сих пор теплится лёгкая улыбка, которой он встретил гостью, когда та ещё только вошла.

– Мне и сейчас бывает грустно… иногда, – пожала плечами она. – Но теперь в такие минуты я наряжаюсь и смотрю на саму себя в зеркало. И всё становится хорошо. Представляете?

Неуклюжий Вальц вдруг по-детски хихикнул.

– Такие дела, – сказала она и, взяв свои кружку и книжку, направилась в кресло у столика с лампой, где любила проводить «кофейные» вечера.

Вальц хотел обратить её внимание на жёлтый листик, который запутался в золотых волосах, но потом решил, что, наверное, так и задумано.

А рыжий жулик Котофей уже бесцеремонно топтался и устраивался на её коленях.

Алексей Вальц

Вопрос: Нравится?

1. Да!		7	(100%)
Всего:		7

@темы: сказка, Алексей Вальц

---

Троллейбусы улетают на юг | Char Li

[cityhaze]

Знаете ли вы, что порой разные удивительные существа, заблудившиеся в Междумирье, попадают в чужие реальности? Если они не найдут своего проводника, то остаются в мире надолго. Иногда союз с ним удачен, порой – становится хорошим уроком, иногда же – это трагедия. А бывает, что волшебный роман существа с миром настолько глубок, что гость задерживается надолго, а то и навсегда.

Но случаются и более удивительные вещи. Если в другой мир попадает тот, чьих родичей там не найти, не встретить никого, похожего на него, – что ему остается делать?.. Он меняется. Превращается в то, что привычно этому миру. Плохо? Страшно? Да по-всякому, на самом деле.

Некоторые такие истории заканчиваются очень даже славно.

Он, к примеру, был драконом. Обычным таким, только юным. Даже опериться (в смысле, встать на крыло) не успел. Не перелинял в крылатого! И заполз однажды не туда. Ну, казалось бы, заполз себе и заполз. Да вот беда – не было в том мире драконов. Мечтали о них, писали про них, искали их, рисовали, лепили, памятники им ставили! Но никогда никто не видел взаправдашнего живого чешуйчатого дракона!

Читать дальше

Полз, полз дракон, думал, где прилечь, чтобы перелинять и расправить наконец крылья. Заполз в уютный уголок да и заснул.

А наутро на просторы города выпустили новенький, блестящий и красивый троллейбус! Ярко-синий, с двумя торчащими рогами, с желтыми глазищами-фарами. Юный троллейбус даже не понял, что ж это с ним случилось. Кажется, снится веселый и новый сон!

Ездил он, ездил улицами города, знакомился с людьми, возил их, разбирался в них постепенно. Порой казалось, что он забывает себя. Порой – что спит и видит странный сон, как родился когда-то в гнезде и крылатая мать обнимала его на рассвете.

Потом вздыхал, помигивал фарами – и отправлялся в путь. То в янтарную городскую осень, с фырканьем стараясь смахнуть с морды (в смысле, с лобового стекла) прилипшие листья. То в холодную искристую зиму, ежась от мороза и покрываясь разноцветными узорами.

Он любил показывать своим пассажирам сны. И нередко в этих снах было небо – густое, звездное и полное крылатых теней.

Однажды пассажир, дремавший над книгой про драконов, открыл глаза и увидел за окнами алую тень. Присмотрелся, разглядывая в закатных облаках драконье обличье, и улыбнулся. А троллейбус тихо порыкивал, подпрыгивая на выбоинах, и старался ехать поровнее...

Когда Эта Девушка заговорила с ним впервые, он даже не сразу понял, что не спит. А ведь уже не раз он дарил ей лучшие моменты поездки: то обращая ее внимание на красивое небо, то нашептывая сказки о других мирах... Может, он проголодался и закончилось электричество в аккумуляторах? Отчего-то захотелось сказать – «пламя в горле», но мысль убежала очень быстро.

Так вот, Эта Девушка всегда прикасалась к поручням как-то по-особенному. И двери старалась погладить, когда выходила. И прижималась ухом к стеклу, и водила пальцами по ледяным узорам. А иногда тихо-тихо читала ему стихи и сказки.

И вот однажды после слов «и жили они весело и интересно» девушка улыбнулась, осмотрела салон, не нашла там пассажиров и тихо сказала:
– Ты ведь понимаешь меня, правда?

У них было не очень много времени. Всего три минуты до конечной остановки, и ночь уже накрыла мир звездными рукавами. Троллейбус согласно скрипнул, надеясь, что она расценит этот звук правильно. Девушка кивнула, улыбнувшись. Сняла белую пушистую шапочку, тряхнув светло-русыми волосами.

– У нас очень мало времени, дружок, – прошептала она заговорщически. – Сейчас я сделаю вид, что выхожу. А ты, пожалуйста, отвлеки водителя! И я вернусь, спрячусь в тебе. Пусть он не проверяет салон, хорошо?

Надо ли говорить, что троллейбус удивился. Одно дело – сны пассажирам навеивать, а другое – когда они сами для тебя приключение делают! Да еще какое...

Что тут долго рассуждать. Все получилось так, как хотела Она. На конечной остановке девушка выскочила, а он послушно спустил колесо. Водитель рассердился, даже стукнул его по рулю, но пришлось выходить на улицу. Девушка в это время забралась обратно и спряталась в темном салоне. А бедолага-водитель так замерз и устал, что и правда не стал ничего убирать, проверять и заглядывать даже. А, сонный и сердитый, завез троллейбус в депо, где и оставил, погрозив кулаком на прощанье.

– Все, – сказала девушка, тихо выбираясь и устраиваясь на водительском сиденье. – А теперь я тебя украду.

Что? Нет, поначалу он даже обрадовался: вот так приключение! А потом задумался – а как это? А утром что будет? А пассажиры? А город! Нет, я против, против!
Он уже был готов даже сигналить, чтоб остановить ее. Но девушка приложила палец к губам и сказала:
– Не шуми, дракон. Завтра новую технику привезут, а старую спишут. Думаешь, что с тобой будет? В лучшем случае – в тебе кафе для детей откроют.

А что, и неплохо ведь. Кафе для детей. Но что-то остановило троллейбус. Может, то, что девушка назвала его драконом. Может, зудело что-то в колесах и в боках. Давно уже. Может, просто устал он десятками лет бегать по улицам. Хотя, говорили старшие, линька вообще по сотне лет может продолжаться! Что там его годы-то!

Пока он раздумывал, они тихо выехали из депо, и ворота открылись, понимающе и прощально скрипнув. И сонно качнулись на колесах другие троллейбусы, а он поглядел на них. Неужели спишут? Старик-сосед качнул рогами – не бойся, я с радостью понянчусь с детьми. Лети, братишка. Лети.

– Заберем по дороге пропавших без вести, – шепнула девушка, – правда ведь, заберем?

Старый троллейбус уже ничего не понимал, но останавливался на каждой нужной остановке. И смотрел, как в него садятся – кошки, собаки, старый седой ворон и низкий человечек с бородой, выбросивший под ноги черные очки и трость. Смотрел, как устроились на заднем сиденье двое небогато одетых подростков, посверкивая зелеными глазами и прядая длинными острыми ушами. Смотрел, как...

– А тут тебе придется лететь! – рассмеялась светловолосая девушка, размахивая шапочкой. Все окна троллейбуса были открыты настежь, и ледяной зимний ветер влетал внутрь. А он ехал все быстрее, быстрее, вспоминая, как уже летал над этим городом, да только во сне. И аккумуляторы его были полны огня, а горло – сверкающего электричества.

– Давай! Давай! – кричали пассажиры, стараясь удержаться на спине, хватаясь за синий стальной гребень и за изогнутые рога. – Лети уже, ленивый сонный дракон!

Ах так?! Он полетел, тяжело взмахивая непривычными... да нет, не колеса это, обычные такие крылья. Большие, красивые. На загривке у него сидела девушка, держась одной рукой за выступающий маленький шип, а другой – набирая сообщение в телефоне:
«Задание выполнено. Молодой Дракон из синих железношипов сектора миров Скопления Девы вспомнил себя и покинул Москву. Летим на юг – к небесным вратам №17. Тридцать пассажиров с нами. Ведьма Алая».

– Поможешь развезти пассажиров по их мирам? – весело спросила она крылатый и зубатый троллейбус, надевая белую шапочку ему на самый кончик рога. – Можешь не отвечать. Знаю, что поможешь.

Char Li aka Звезда-над-Дорогой

Иллюстрация Федора Бархатова

Сказка является продолжением этой

Вопрос: Нравится?

1. Да!		15	(100%)
Всего:		15

@темы: сказка, Троллейбус, Char Li

---

Я купила ангела | Char Li

[cityhaze]

– А я приобрела ручного ангела! – радостный голос Эли разбил мою утреннюю тишину на осколки. Я сонно кивнула, пропуская ее – и кого-то с ней – в квартиру. У меня немного побаливал желудок, и из-за этого настроение было не ахти.
– Сделай мне кофе! – шумная и веселая подруга принесла достаточное количество хаоса в это воскресенье, и я недовольно смерила ее взглядом.
– Ну чего ты сердишься! Я же сказала, что буду сегодня утром.

Утро – понятие растяжимое.

– Зато погляди на него! Только погляди! – она сделала шаг вбок, и в полумраке прихожей я наконец разглядела ее спутника.

Он был невысокого роста, едва ли с двенадцатилетнего ребенка, и очень щуплый. Или всё же стройный? У него были длинные черные волосы и, кажется, бледная кожа.

Эля потянула его в сторону кухни – там было посветлее, и я увидела, что от запястья мальчика к руке Эли тянется тонкая золотистая цепочка.
– Не бойся, он совсем ручной.

Я сглотнула.

– Да, я понимаю, ангелы невероятно дороги нынче. Но ты только подумай. Личный персональный ангел лучшей породы! Крылья – подрезаны. Кстати, не подскажешь мне хорошего ветеринара? Мне советовали подрезать крылья каждые полгода, а то улетит. Они хоть и ручные, но все равно дикие.

Читать дальше

На кухне она села на табурет без приглашения и ловким движением привязала ангела к ножке стола.

– Сиди тут, – строго сказала она. – Можешь сесть на пол, если хочешь. Галя, у тебя есть молоко? Говорят, они любят молоко!

– Но… – я, нахмурившись, смотрела на мальчика. У него была очень бледная кожа, тонкие изящные руки, правильное красивое лицо. И он все время смотрел вниз.

– Это… м-м-м… мальчик? – неуверенно спросила я.

– Ты что? – Эля расхохоталась, свежая, яркая, весенняя Эля, прямо противоположная моей сонной утренней усталости. – Это же – ангел! У них нет пола! Это выглядит забавно. Если хочешь, я могу заставить его раздеться и показать.

– Н-нет, не надо, – я отшатнулась. Ангел исподлобья глянул на Элю, и в этом взгляде не было ничего ангельского. Под его джинсовой курточкой на спине что-то топорщилось. Наверное, подрезанные крылья.

– Садись, – я придвинула ангелу табуретку. Он отвел взгляд. Но Эля отдернула его от сидения:
– Нечего его баловать. Поставь ему на пол миску с молоком – и довольно. Пусть привыкает! Моя подруга – ну, ты помнишь – Вика, рыжая такая, недавно приобрела целых двух! А я вот наконец одного купила. Хотя бы пока. Но лучше двух. Говорят, поодиночке они тоскуют! И быстро мрут. Жалко. Дорогой все же.

– Тебе кофе сладкий? – быстро спросила я.
– Ага. Три ложки. И немного корицы, как всегда!

Я достала из холодильника молоко, налила в стакан и протянула ангелу. Эля как раз была увлечена разглядыванием своих алых губ в зеркальце и не заметила.

В этот момент ангел поднял глаза и коснулся меня взглядом. Именно коснулся – я не могу иначе описать это ощущение. Меня обдало теплым южным ветром, пахнущим морем и олеандрами. Меня овеяло лазурью крымских берегов и свежестью июльского утра. Я замерла. У Ангела были пронзительно-синие, яркие, чистые глаза, исполненные такого внимания, интереса и глубинного понимания, что меня захлестнула волна непонятного настроения. Кажется, я почувствовала детство. Одно я поняла наверняка. Это – мой Ангел. Или, вернее, – я – его Человек. Или мы – Человек и Ангел друг друга.

А Эля щебетала:
– У него есть интересная особенность. Он когда смотрит, то сразу сквозняк поднимается. У них у всех такие разные способности. У Вики один ангел умеет утолять боль, а другой – пахнет всякими ароматами на заказ, представляешь! Любые французские духи! Любые орхидеи всегда с тобой, всегда рядом! А этот с браком – только дует и все. Ну, правда, я его вчера заставила на меня неотрывно смотреть, потому что жарко было, а кондиционер как раз сломался. Но, если честно, я долго не выдержала. У него ужасно неприятный взгляд. Наверное, я куплю ему очки!

Я посмотрела на Ангела, и жалость наполнила мое сердце. Ангел поднял брови. И чуть улыбнулся.

– А… он разговаривает?
– Этот? – Эля хохотнула. – Да слова не вытянешь! Хотя, говорят, умеет. Эй, птичка, как тебя зовут? Ну, ну? Какую нам кличку дали в зоомагазине? – она потрепала Ангела по голове, и он сжался в комочек, кинув на нее темно-синий взгляд. Ее овеяло ветром. Эля скривилась: – Не в настроении. Тебя стесняется. Даже сквозняк от него холодный и колючий сегодня. Эх! Ну ладно… Его зовут Минки. Милое имя? Верно? Мне в зоомагазине даже цепочку с его кличкой выдали.

– Я хочу его у тебя купить, – я села, напряженно сцепив пальцы рук.
– Э? Чего? – Эля была ошарашена.
– Я хочу купить у тебя твоего ангела.
– Но…
– Сколько ты за него дала?
– Ой… милочка. У тебя столько нет!
– Ну ты скажи, а я скажу, есть или нет.
Она назвала сумму. Я сглотнула. Поездка в Крым накрылась медным тазом. Дорогостоящее лечение язвы – тоже. Но…
– Хорошо. Я его покупаю.
– Но он не продается! – Эля отшатнулась. – Мы – пойдем!
– Нет. Погоди! – я вскочила. Достала из секретера сумму. Накинула еще треть стоимости – значит, и новый холодильник ушел спать. – И вот еще! – я вытащила из шкатулки бабушкины серьги. Эля давно косилась на эти рубины. А я их надеваю очень редко. Слишком редко, чтоб пожалеть об этом ненужном древнем антиквариате… Эх. Эля мне время от времени говорила, что к моим невзрачным серым глазам такие камни не идут. Ну и ладно.

– Вот! Бери! Может, еще что? – я быстро сунула ей деньги. Она машинально взяла. Посмотрела на сумму. В другую руку я засунула серьги. – А это так, за моральный ущерб. Тебе они пойдут гораздо больше!

– Но… ты могла бы пойти в зоомагазин и там…
– Нет. Я хочу именно этого.
– Ну… ну и ладно, – не выдержала Эля. – Там со следующего месяца новый завоз. Может, возьму себе исцеляющего, или вовсе хранителя. А то, блин, кондиционер! На, бери, бери своего Минки. А я пошла.

Эля, пока я не передумала, вскочила, зажав в потной маленькой ладошке с наманикюренными ногтями два кровавых камешка. Она быстренько накинула куртку и удалилась, напоследок бросив мне:
– Ангелы едят молоко, запах цветов, росу – если тебе не влом будет собирать утречком. В туалет они не ходят, не пахнут и не потеют – и не линяют. Идеально. Все, пока. Я побежала. Вот ключик от замочка на его браслете.

Я ее уже не слышала. Я сняла с запястья Ангела браслет. Он немного натер ему кожу, и я, вздохнув, вытащила мазь из шкафчика.

– На, намажь. Я сделаю нам чаю, – сказала я. – Если жарко, сними куртку. Как тебя зовут?

– Иннуэль, – мелодичным, чистым голосом сказал Ангел.
– Иннуэль… Как красиво. Покажи… покажи мне свои крылья… Господи… – я разревелась, созерцая неаккуратно покромсанные перья и глубокие царапины на светлой плоти крыльев. Остатки перьев были золотистыми и нежно мерцали. Я погладила крыло, и Ангел вздрогнул.

– Больно… Господи, что за изверги. Ничего, ничего, оно скоро заживет…
Иннуэль улыбнулся.
– И ты полетишь. Домой полетишь, хорошо?
Он покачал головой.
– Нет. Я уже дома.

И улыбнулся. И посмотрел на меня так… ласково. Ко мне прикоснулся ветер крымских берегов, и запах жасмина, и прохлада июньского утра… Внезапно я поняла, что вот уже минут десять у меня ничего не болит. Более того, я проголодалась.

– Я уже дома… – он внезапно протянул мне руку. Раскрыл ладошку – и там, словно в белой нежной раковине, лежал камень, прозрачно-голубой, сверкающий и очень-очень красивый.

– Это тебе. Очень пойдет к твоим серебристым глазам. Если оправишь в серебро.

Char Li aka Звезда-над-Дорогой

Вопрос: Нравится?

1. Да!		72	(100%)
Всего:		72

@темы: сказка, Char Li, Я купила ангела

---

Питер, пальма и метро | Wizard Drives Spaceship

[cityhaze]

Было холодное петербургское утро. Самсон, закутавшись с носом в клетчатый шарф, бежал до метро, разогреваясь в легкой для декабря куртке. Пуховик он отдал автостопщику из Тюмени, черное пальто обсидела кошка, так что Сон, решив не ждать взросления зимы, собрался до ближайшего торгового центра – за новой курткой или хотя бы за роликом для чистки.

В метро он, как обычно, засмотрелся на людей: в его новую сказку хорошо бы вписалась та девушка с пан-флейтой (и кто знает, не эмансипированная нимфа ли она?), или поющий дед с белым кроликом в корзинке (привет, все-таки постаревший Шляпник), или…

И, как это нередко бывало, возможные герои историй уже были в вагоне, а Сон опять чуть не упустил отправление поезда. Двери уже закрывались, когда он залетел внутрь, приземлился на ближайшее же место, едва не споткнувшись о чьи-то вытянутые ноги, отдышался и замер. Осознавая происходящее.

Напротив него спал человек-отпуск. В обычном желтом советском вагоне с исцарапанными деревянными панелями и потертыми сиденьями под кожу. Пятого декабря, посреди расшевелившейся публики в шубах и пуховиках. Он будто сошел с рекламного буклета о вояже в приморские страны и в атмосферу напряжения буднего дня сильно не вписывался.

Читать дальше

Отпуск спал сидя, похрапывая и понемногу заваливаясь вбок. То, что на улице минус десять, его, похоже, не волновало совсем: был он в шортах, майке, пробковых сланцах и линялой панаме. И с вызывающим зависть загаром. А для Петербурга, возможно, и просто вызывающим. Рядом на грязном, мокром от натасканного снега полу стоял лазурный чемодан с наклейками тропиков. А на соседнем сиденье – пальма высотой в полтора метра, уходящая основанием в пестрый бумажный пакет. Пальма была экзотическая: ствол в багряных шишках, листья с темно-лиловым отливом. Самсон и не думал, что такие пальмы бывают. Но чего только не бывает на свете: ведь обычная где-нибудь в Зимбабве пальма цвета фуксии (подумать только: пальма цвета фуксии!) для простого питерского парня по сути такая же диковинка, как и типовая пальма, скажем, с Кеплер-442b.

Стало быть, человек-отпуск вполне мог оказаться кеплерианцем, залетевшим на Землю ради растения, способного пополнить его коллекцию земной флоры, или быть контрабандистом, промышляющим незаконной продажей кеплерианских пальм. Разве станут чужие прибывать на космических кораблях и афишировать свое появление, нет, они появятся вот так, тихо и к месту, и если уж решат захватить планету (очень-то им это надо), то сделают это легко, изящно и без особых усилий. Начиная продавать укрепляющие ауру пальмы, энергобатончики и прочую ерунду, без которой человечество через пару десятков лет не сможет свою жизнь представить…

Замечтавшийся Сон вновь вынырнул из грез в область повседневных реалий. Да, Отпуск – прекрасный кандидат в герои фантастической байки, но ведь сейчас действие идет не на страницах романа, так что придется подключить логику. Самсон вздохнул.

Хорошо, рядом аэропорт Пулково. «Купчино» – станция метро в двенадцати километрах от него. Странновато, но как рабочая гипотеза подойдет. Хотя, по виду Отпуска, спал он давно, а не зашел в вагон парой минут раньше. Вроде бы на перроне его не было, но Сон, засмотревшийся на девушку с пан-флейтой, уже не мог сказать наверняка.

Выехал из депо? Станция-то конечная… но тогда бы он ехал в обратную сторону, а это с предположением об аэропорте не вязалось. В таком виде ехал в аэропорт и проспал? Да ладно… Любопытное было дело, и Сон не стал менять место, пусть вытянутые ноги спящего и почти упирались в его тимберленды.

Самсон планировал выйти на следующей станции – «Звездной», – но волшебству не прикажешь, когда проявиться. Безусловно, о наличии магии в этой истории можно было и поспорить, однако тайна в ней определенно была, а значит, уже расширяла границы реальности. И Сон ужасно хотел узнать историю Отпуска, ведь иногда первое и последнее действие в цепочке событий кажутся абсолютно не связанными, а если присмотреться ко всем звеньям в последовательности – они будут совершенно не случайны.

Пассажиры оживились, пошли пересуды и фотосъемка, и из обрывков разговоров Сон понял: парень таки был в вагоне, когда поезд выехал на станцию. И что он там делал, позвольте спросить? Как такую залетную птицу пропустили хищные стаи контролеров?

Разумеется, мнения разделились. Пассажиры, стоящие справа, сошлись на том, что Отпуск – опустившийся наркоман, хотя для опустившегося и тем более наркомана тот выглядел слишком холеным. Левый фланг защищал позицию модного блоггера, ставящего странный социальный эксперимент. Особо рьяный активист из левых настаивал, что Отпуск из депо не выезжал, а утверждающие обратное – подсадные утки. Центр вагона потонул в болоте равнодушия, общего энтузиазма не разделял и по большей части втянулся в девайсы.

По мнению же Сона, парень спал слишком здоровым, сладким сном для социального эксперимента, просто на зависть спал, всем бы так спать, когда вокруг гудящая толпа. И, если отбросить логику и предрассудки, самым простым казался вывод, что Отпуск просто ехал многомировым рейсом с какого-нибудь Гоа до Хельсинки, а Питер оказался частью длинного пути. И когда последние пассажиры выйдут на «Парнасе», он спокойно себе поедет дальше, в родную Финляндию.

Еще через две станции Отпуска принялись будить, но он, тем не менее, не просыпался. С неохотой Сон начал склоняться на сторону правого фланга: кто знает, какие парень принимал вещества, может быть, он всерьез посчитал, что на улице лето.

Поезд стартовал с «Фрунзенской», когда панамка съехала на нос спящему и он зевнул, наконец просыпаясь. Полвагона наблюдало за ним, затаив дыхание. Вот он, момент истины, миг торжества пытливого ума над серой косностью, прогрессия духа, взращенная на хлебах любопытства! Хлеба и зрелищ, Петербург, хлеба и зрелищ! Пассажиры затрепетали в голодном ожидании: кто скандала, кто конфуза, кто чуда, а кто – просто разрешения загадки. А кто-то ничего и не ждал.

Ожидания не оправдались: драмы не произошло. Отпуск не ужаснулся, что очевидно зима, а он при шортах, не был дезориентирован и неадекватен, а от души потянулся, задержал взгляд на схеме метро и спросил:
– Питер, что ли?
– Питер, – вырвалось у Сона. – А ты чего ждал?

Но парень молча опустил панаму на лицо, игнорируя тут же разлетевшиеся по вагону вопросы и возмущенные комментарии. На особо нескромные он, кажется, хотел поднять руку и показать, что об этом думает, но, видимо, ему было очень лениво со сна. Снова пошла фотосъемка, и Отпуск оживился, принимая позу, так что версия левого фланга сразу стала выглядеть вполне жизнеспособной. Самсон проверил соцсеть. В «Типичном Питере» уже появилась запись, фото разлетелось по репостам. Оперативно.
«#странныйденек #питерскоелето #безумныелюди #декабрьаявшортах», – вот и все, что предлагала ему сеть. Ничего интересного не было, как и смелых предположений о том, кто такой Отпуск и зачем он это сделал. И поскольку парень был категорически не расположен к общению, любая версия, будь то даже контрабанда внеземных пальм, сейчас имела право на жизнь. И Самсону это по-своему нравилось.

Ведь не стоило забывать, что парню придется выйти из вагона – и вот тогда придет время действовать. Разговорить, предложить такси, поиграть в шпиона, проникнуть зайцем на его космический корабль… все было впереди, и Самсон улыбнулся в радостном предвкушении.

Поезд прибыл на «Петроградскую», и в тот момент, когда двери дрогнули, Отпуск, все еще казавший вялым и сонным, неожиданно резво вскочил, схватил чемодан и ринулся к выходу.
Не ожидавшийся такого поворота Сон с трехсекундным опозданием бросился следом. Двери уже начали обратный ход, когда он увидел одиноко брошенную на сидении пальму…

Едва не прихлопнутый двойными створками, он каким-то чудом, с пальмой в руках и рюкзаком в зубах, протиснулся наружу в последний момент. От адреналина сердце билось где-то в висках. Быстро поставив пальму на пол, он закрутился по платформе: вагон был центровой, и Отпуск ну никак не мог не найтись на перроне. Но его не было.

В полупустом прямоугольнике зала бродило пять человек, укутанных по питерской зиме, и все они никоим образом не походили на Отпуска. Обратного поезда не было. Или парень растворился, как сахар в кофе, размешанный молниеносной ложечкой многомирия, или поставил рекорд по бегу до эскалатора, близкий к телепортации.
Хотя он, наверное, вернулся в вагон через соседнюю дверь, куда ему еще было деваться? Но почему? За пальмой? Тогда зачем в другую дверь? Избавиться от него, Самсона? Для чего? Одни вопросы, вопросы, а дельной пищи для костра любопытства нет.

Сон сел на рюкзак, молча уставившись на пальму: жаль, что с ней нельзя было поговорить, она-то все видела, все знала. И куда ее теперь девать? А что, если ее бросили специально и в этом есть какой-то смысл? Самсон вздохнул. Хватит уже поисков смыслов, похоже, сегодня они ведут в никуда.

Итог происшествия: новый растительный питомец. Кошка, разумеется, оценит. Лишь бы не съела, а то вдруг пальма с подвохом. Приноровившись, Сон уже хотел поднять тяжелый пакет, когда понял, что бумага не украшена абстрактным рисунком, а испещрена мелкой вязью надписей.

Он присмотрелся. Часть текста была на русском, был там и немецкий, и какой-то азиатский язык... И похоже было, что одна и та же надпись просто дублировалась на разных языках. В недоумении Самсон смотрел на пальму в пакете, вновь жалея, что с ней нельзя поговорить по душам.
«ООО “Миры на рельсах”. Отдыхайте с нами!»
Больше ничего не было: ни контактных телефонов, ни адреса… ничего.

И можно было снова выдвигать самые безумные предположения, но ведь не зря говорят, что зачастую простой ответ и есть самый верный. Выйдет, значит, Отпуск где-нибудь в своей Финляндии, а может, на планете Кеплер-442b, и будет таков.

Сон проверил телефон: нет, ему не привиделось, фото Отпуска в соцсети было на месте, не размытое, не испорченное таинственными силами. Он погуглил «Миры на рельсах» и ничего не нашел. От куража фантазия снова разошлась, и Самсон невольно представил, как Отпуск выходит в «MagicNet» для кооперации магических сущностей, берет себе путевку в иные миры и даже пишет в блог, какие странные эти обычные люди…

И как здорово было бы уметь промчаться, например, от «Петроградской» до «Золотой Нивы» в Новосибирске, а потом – до японской «Гётоку»! Может быть, для Отпуска межконтинетальные странствия на метро – дело привычное и даже скучное. Но кто знает, как все начиналось: возможно, парень так долго искал бездну чудес, что чудеса, в конце концов, на него посмотрели…

Сон улыбнулся. И сейчас сердце почему-то подсказывало, что Отпуск – не просто промелькнувший в его жизни фантом далеких приключений, а призыватель на дело. Он знал, что застрял в учебе и временных работах, но если отбросить логику и предрассудки…

Свободного времени мало, но все же оно есть. Так почему бы не рвануть в Москву на соревнования по истфеху, не научиться работать с керамикой, как на то тянет уже третий месяц? Денег на путешествия нет – но автостоп никто не отменял. Роман завис в издательстве, но можно написать сказку и выложить в сеть. Расстался с девушкой… что же, вот тебе, Самсон, пальма, ухаживай и люби. Он усмехнулся: у жизни своеобразное чувство юмора. А еще Юрон с факультета журналистики говорил, что можно весной в Финляндию рвануть по обмену и поволонтерить…
Из Питера в Хельсинки.

Wizard Drives Spaceship

Вопрос: Нравится?

1. Да!		7	(100%)
Всего:		7

@темы: Питер, сказка, Wizard Drives Spaceship

---

Келли и Город | Ether Autumn

[cityhaze]

Келли терпеть не может Город.

Множество раз она слышала восторженное «О, ты живёшь в Городе! Я так тебе завидую! Это же волшебное место!» и только устало вздыхала. Она была бы счастлива поменяться со всеми и каждым, кто произносил эти слова. Келли ужасно устала от всего этого волшебства, которое несносный Город пытается пропихнуть в её жизнь – она не хочет его. Она хочет просто жить обычной жизнью, выучиться на юриста и работать в какой-нибудь уважаемой фирме. Но разве её кто-нибудь спрашивал?

К примеру, она постоянно натыкается на двери в половину человеческого роста, непредсказуемо возникающие в стенах старинных домов, помнящих ещё прабабушку нынешней Королевы. Двери эти, деревянные, сбитые из потемневших от времени досок, окованные бронзой – они так просят подойти поближе, потянуть за ручку, посмотреть: что же там, за ними?..

Келли не поддаётся. Она умная девочка и уже давным-давно выучила все уловки, которые мог придумать Город.

Если зимой, открыв дверь неприметного кафе, она чувствует запах летнего луга и жар солнца на своём лице, она разворачивается и уходит, даже не переступив порога.

Если на месте тупика возникает антикварная лавка, выглядящая так, словно она тут уже без малого сотню лет – Келли на какое-то время перестаёт ходить этой дорогой.

Она никогда не оборачивается, когда в осеннем парке ветер вдруг начинает настойчиво запутывать в её волосах опавшие листья и шептать её имя. А увидев краем глаза фигуру в плаще, стоящую в отдалении, под деревьями, Келли отводит глаза и прибавляет шаг.

Читать дальше

Все письма в тяжёлых желтоватых конвертах, с адресом, выведенным фиолетовыми чернилами и украшенным кучей завитушек, сразу отправляются в мусорный бак.

Келли старается не ходить незнакомыми улицами, а особенно – узкими переулочками, не садиться в старые трамваи и автобусы, не открывать двери первой, не засыпать в поездах и ни в коем случае не разговаривать с незнакомцами.

Ей кажется, что она всё предусмотрела. Ведь Келли терпеть не может Город.

Да только вот есть одна проблема: Город обожает Келли.

Ether Autumn

Вопрос: Нравится?

1. Да!		5	(100%)
Всего:		5

@темы: сказка, Ether Autumn

---

Χρόνος | Ardent Rain

[cityhaze]

Лия открыла глаза. Туман, окутавший сонное сознание, понемногу рассеялся. Как на переводной бумаге проступили очертания предметов. Небольшая четырехугольная комната, оклеенная голубыми обоями в клетку. Из мебели — кровать, двустворчатый шкаф и письменный стол. На потолке – люстра на шесть лампочек, а на единственном окне – шторы фиолетового цвета. Лия села в постели, её взору тут же открылся вид на беспорядок, царивший на столе. Девушка глубоко вздохнула и потерла переносицу. Ей снова снился странный сон. На этот раз Лия не запомнила подробностей, но с уверенностью могла сказать, что видела песок или, скорее, песчаную бурю. Она застилала глаза и опаляла кожу. Зной был повсюду. Но это был какой-то другой зной, такого девушка никогда не ощущала в реальности.

Встав с кровати, Лия медленно подошла к окну. Ничего не изменилось за ночь. Все тот же вид на бульвар и старую кофейню дядюшки Мартина. По дороге ползли машины: видимо, их владельцы еще не проснулись до конца. Чуть резвее в общем потоке лавировали жёлтые такси. Было около семи утра. Лия внимательно посмотрела на затянутое серыми тучами небо. Девушка с самого детства «чувствовала солнце», как говорила её бабушка. Это помогало безошибочно определять время без помощи часов. Часы Лия не любила. Они отвлекали: свет электронных мешал заснуть, а тиканье механических раздражало. Но девушка бережно хранила песочные часы своей бабушки, найденные на пыльном чердаке лет пятнадцать назад. Ей нравилось смотреть на пересыпающийся песок — Время, к которому можно прикоснуться.

Отстранившись от окна, Лия отправилась на кухню. Там, налив себе чашку крепкого кофе, девушка села за маленький квадратный стол спиной к окну. Поджав под себя ногу, она принялась просматривать прессу. Узнав последние новости и заключив, что в мире все еще нет стабильности, Лия отложила газету. Было по-прежнему пасмурно. Девушка бегло глянула на единственные в квартире часы — круглые, в чёрном пластиковом корпусе. Они висели над столом. До начала занятий в университете осталось чуть меньше двух часов. Лия не торопилась. Прикрыв глаза, девушка с удовольствием вдохнула аромат кофе. Ей нравилось это утро. Как и каждое утро за последние два года. Столько Лия прожила в этой маленькой квартирке на тихой улочке. Сюда она переехала, поступив в университет. И еще ни разу не пожалела о своем решении. Конечно, можно было остаться в шумном, суетливом мегаполисе, но жизнь в большом городе тяготила девушку. Лия покинула его сразу по окончании школы, невзирая на протест родителей, которые, к слову, быстро смирились с решением дочери.

Читать дальше

Вдали от вечной суеты Лия чувствовала себя гораздо увереннее и свободнее. Девушка сразу влюбилась в этот город, для нее здесь все дышало стариной и умиротворением. Кривые переулки, по которым ей нравилось гулять в компании однокурсников, а порой —

наедине со своими мыслями. Старинные здания, благоговейно хранящие каждое свою историю. Небольшие ресторанчики и кофейни, в которых можно было посидеть с друзьями или просто почитать книгу за чашкой горячего шоколада. Лия блаженно улыбнулась, а затем распахнула ярко-синие глаза. Пришло время собираться на занятия.

***

X век до н.э.

Стоя на крутом обрыве, грозно нависшем над ревущим морем, девушка в расшитом пеплосе устремила взгляд на линию горизонта. Ее алые, чувственные губы беззвучно шептали слова заклинания, а темные длинные волосы развевались на ветру.

Эта девушка часто приходила сюда, чтобы остаться наедине со своими мыслями, чувствами, всем миром. Именно здесь, на горюющем утесе, над бушующими волнами ненасытного моря, она чувствовала себя в безопасности. Здесь она могла говорить с ним. Говорить наедине: без его многочисленной свиты, охраняющей несуществующий покой. Без страждущих, ежечасно приходящих на поклон. Здесь она могла говорить только с ним и была уверена, что он услышит. Он слышал каждого, в этом была его сила. Сила исполнять волю того, кто властвовал над целым миром.

— Однажды люди придумают, что я был тираном. И сложат красивую легенду о том, как меня низверг в пропасть собственный сын, — сказал он как-то раз, сидя у тлеющего костра.
— Этого никогда не случится, — отмахнулась девушка, кутаясь в гиматий.
— Увидишь, будет именно так! — сухо рассмеялся мужчина, снисходительно посмотрев на собеседницу, в глазах которой промелькнула настороженность.
— Я всего лишь жрица. Я не смогу жить настолько долго, — за утверждением слышался вопрос.
— Жизнь непрерывна, как Время, — ответил он, глядя на гаснущие искры. — Однако жизнь человека была поделена на отрезки. Там, где заканчивается один — начинается следующий. Не всегда мгновенно. Не всегда в той же точке. Но всегда заново.
— Жаль только, что помнить пройденного не дано, — сказала девушка после минутного молчания.
— Немногие сожалеют об этом, — улыбнулся мужчина.
— А я встречу тебя?.. — она замерла на полуслове, так и не позволив «потом» сорваться с губ.
— Жизненный уклад на Земле изменится, — задумчиво произнес он. — Я не уверен, что смогу приходить. Но... Ты сможешь найти меня, как и прежде, в самой сути Мироздания.

***

XXI век н. э.

Пары давно закончились, однако Лия не спешила возвращаться домой. В компании друзей девушка отправилась в кафе. После двух чашек чая, небольшого чизкейка, а также бурного обсуждения лекций и последних событий студенческой жизни она решила прогуляться по центральной улице города. В одиночестве. Лия бродила по окрестностям, часто останавливаясь и подолгу рассматривая памятники архитектуры. За два года каждый из них девушка видела неоднократно. Но ей никогда не надоедало снова и снова осматривать каменные дома, будто знакомясь с ними заново. Лию с раннего детства привлекала старина. Ей нравилось слушать рассказы матери о важнейших исторических событиях страны и мира (возможно, дело было в искусстве рассказчицы). Нравились фильмы о героях давно минувших дней. Нравились мифы, легенды, древние сказания... Сильнее всего Лию восхищала культура Древней Греции. Её чарующая атмосфера вызывала в девушке ни с чем не сравнимый трепет. В детстве она мечтала изобрести машину времени и отправиться в путешествие, чтобы спасти от гибели Трою. Даже сейчас Лия иногда шутила о машине времени и о том, как пришлось бы приводить её в чувства после встречи с богами Олимпа.

Так, незаметно, погруженная в свои мысли, Лия пришла на набережную. Спустившись по каменной лестнице, она очутилась у самого моря. Подойдя к кромке воды, девушка вдохнула полной грудью соленый морской воздух и устремила взгляд на линию горизонта. На сотни миль вокруг не было видно ни одного теплохода или яхты. Вечерний ветер приятно холодил кожу, унося прочь дневную усталость. Раскинув руки в стороны и прикрыв глаза, Лия блаженно потянулась. И вдруг разразилась громким хохотом:

— Верховный бог Кронос, сын Урана и Геи, боясь исполнения пророчества матери, проглатывал своих детей одного за другим! — проговорила она сквозь смех, вспомнив сегодняшнюю лекцию по античной мифологии.
— Ах, — выдохнула девушка, перестав смеяться, — если бы ты знал, что они здесь про тебя говорят...

Ardent Rain

Вопрос: Нравится?

1. Да!		6	(100%)
Всего:		6

@темы: сказка, Ardent Rain

---

«Отвернись, я буду превращаться…» | Константин Арбенин

[cityhaze]

Всю ночь не гасли в доме два окна на втором этаже. Всю ночь за шторами мелькали два силуэта и звучала музыка, настолько тихая, что слышали её только дворовые кошки да человек, который стоял в переулке и внимательно смотрел в эти освещённые окна. Никем не замечаемый, человек топтался под деревом, и снег поскрипывал у него под ногами. Человека звали Топтыга.

Разные бывают профессии, бывают совсем неожиданные и странные. Топтыгина работа заключалась в том, чтобы наблюдать и запоминать. Он был тайный агент. Конечно, это не самое лучшее занятие на свете, но что поделаешь – пока не всё ещё сделалось явным, пока люди не могут обойтись без тайн, кто-то должен быть их агентом.

Одна из таких страшных тайн окутывала квартиру, за окнами которой наблюдал Топтыга. Всё в ней выглядело подозрительно, особенно со стороны, из-под дерева. Днём никто в квартире не подавал признаков жизни, а вечером загорался свет и появлялись те двое – женщина и мужчина. Топтыга хорошо изучил повадки их теней, знал их привычки, схемы перемещений, мизансцены взаимодействия. Отчёты о наблюдении он не писал, а зарисовывал в виде последовательной раскадровки. Готовый комикс клал в конверт и утром кидал в специальный почтовый ящик, замаскированный под светофор. И только после этого шёл домой – чтобы выспаться и с наступлением сумерек снова прийти к своему дереву.

Читать дальше

Этот стройный молодой тополь он давно считал своим. Дерево не раз выручало его – прятало от посторонних глаз, укрывало от ветра и дождя, подставляло спину. Кроме него у Топтыги никого на свете не было. Работодатели не в счёт – их он никогда и не видел...

Однажды, в самом конце зимы, когда под ногами перестаёт поскрипывать и начинает хлюпать, Топтыга стоял под тополем и рисовал очередное донесение. Свет из окошка падал на лист, и Топтыге вдруг показалось, что кто-то заглядывает к нему через плечо. Топтыга покрутил головой, но никого кроме тополя не увидел. Он продолжил рисовать, как вдруг прямо над ухом раздался тихий женский голос.
– Ты неплохо рисуешь, – сказало дерево.
Топтыга не сильно удивился. Во-первых, ему по роду занятий полагалось хранить хладнокровие в любой ситуации, а во-вторых, он давно относился к тополю как к одушевлённому существу. Неожиданным было только то, что, судя по голосу, это был не тополь, а тополиха.
– С чего это ты умеешь разговаривать… по-человечески? – спросил Топтыга, не придумав другой темы для вопроса.
– У меня хороший учитель, – ответило дерево. – Одиночество кого угодно научит разговаривать. На каком угодно языке.
– Одиночество? – оживился Топтыга. – Я знаком с твоим учителем.
– Вот как? – прошелестело дерево. – Значит, у нас есть общие знакомые.

Топтыга хотел поговорить ещё, но одёрнул себя. Он понял, что нарушил инструкцию: тайному агенту нельзя о себе рассказывать, даже деревьям. Он замолчал, делая вид, что очень занят рисованием, а потом быстро упаковал готовый отчёт в конверт и поспешно удалился, не дождавшись рассвета. Несколько утр он не спал, несколько вечеров проверял, нет ли за ним слежки, и несколько ночей рисовал отчёты с преувеличенным усердием. С тополем он не только больше не заговаривал, но и всячески исхитрялся не смотреть в его сторону, становился к нему спиной. Но всё было гладко – его прокол работодатели, похоже, не заметили. Наконец Топтыга немного успокоился, и ему страшно захотелось ещё раз услышать голос Тополька – так он в мыслях стал называть своё дерево. Но Тополёк, видимо, обиделась на долгое его молчание и первой больше не заговаривала.
Тем временем день стал длиннее и что-то сладкое забродило в воздухе – вероятно, авитаминоз. Топтыга запасся всяческими таблетками и каплями, но весна выдалась такая дерзкая, что лекарства не помогали. Топтыга заболел прямо на рабочем месте. Целую ночь его лихорадило, и к утру едва хватило сил на зарисовку отчёта. В полузабытьи он донёс его до светофорного ящика, но, свершив ритуал, почему-то отправился не домой, а обратно к дереву. Прислонившись к нему спиной, он почувствовал покой и потерял сознание.

Очнувшись, тайный агент обнаружил себя в непривычном положении – он будто бы висел в воздухе. Был вечер, звёзды сверкали между ветвей – небо внимательно наблюдало за Топтыгой, разглядывало его сквозь тополиную крону. Окончательно придя в себя, Топтыга понял, что лежит в некоем подобие гнезда или, лучше сказать, в гамаке, свитом из ветвей. Дерево позаботилось о нём, приютило. Какое-то подобие вины задрожало внутри Топтыги.
– Ты прости меня, – стал он оправдываться. – Я ведь… Я ведь давно ни с кем не разговаривал. Для меня говорить по-человечески – так же трудно, как и для тебя. У меня работа такая, тайная. Меня ведь вообще как бы нет.
Тополёк ничего не ответила, а только расцепила ветви и опустила Топтыгу на землю.
Едва встав на ноги, он сразу, будто и не было болезни, сфокусировал взгляд на светящихся окнах. Но что-то тревожило его и смущало, в поисках причины он принялся ощупывать себя и понял, что вся его одежда в смоле от лопнувших почек. Но тревожило Топтыгу не это, а то, что он впервые за всю свою тайную жизнь почувствовал себя одиноким и обделённым. Раньше, зимой, Топтыга не задумывался о тех, за шторами. Он воспринимал их лишь как задание и никаких человеческих эмоций по отношению к ним не испытывал. Теперь они бередили и расшатывали его спокойствие. Они жили так, будто не было вокруг никакой страшной тайны и не велось наблюдения. Обнимались, целовались, ужинали, пили вино, читали, спорили, спали… Может, они действительно ничего не знали? Топтыга недоумевал: если они знают о тайне, то как могут вести себя столь беспечно, а если не знают, тогда… Тогда ещё страшнее – как можно вот так преспокойно жить, не подозревая даже, что на свете есть нечто страшное, о чём ты и не догадываешься! Не умея свести концы с концами в своих мысленных построениях, Топтыга в ужасе прижимался к стволу и закрывал глаза рукой, чтобы не смотреть в освещённые преступной беспечностью окна. Кажется, он начинал понимать, какие опасные люди живут в той квартире и в чём их можно заподозрить…

Он стал следить за ними более тщательно, практиковал неморгание, перестал уходить на ночёвку и круглые сутки проводил под деревом, пытаясь вычислить, куда хозяева квартиры деваются днём. Но днём из дома выходило так много людей, а солнце стояло так высоко, что все выходившие не отбрасывали теней. А без теней Топтыга опознать своих наблюдаемых не мог.

Когда наступило лето, ночи сделались белыми. Это требовало от тайного агента особого мастерства в маскировке. Топтыга обклеивал себя листочками, привязывал к рукам ветки и всячески изображал из себя ещё один тополь. Ему даже нравилось быть деревом. Как-то раз он оглянулся по сторонам и обратил внимание, что все деревья в переулке стоят парами, и только у его Тополька пары нет. Впрочем, как это нет? А он?

Душной июльской ночью в доме распахнули окно, и музыка зазвучала чуть громче обычного. У Топтыги закружилась голова от этих звуков – этот вальс он знал ещё с детства! Он растопырил руки и обернулся вокруг себя, пытаясь то ли уловить равновесие, то ли что-то поймать, но налетел на своё дерево, схватился за ствол и повис на нём, ободрав щёку об кору.
– Ты хочешь пригласить меня? – спросила Тополёк.
– Нет, нет, – замотал головой Топтыга.
– И правильно, – сказала Тополёк. – Это белый вальс, тополиный, поэтому я сама тебя приглашаю.
– Но я не умею танцевать с деревьями! – замотал Топтыга головой.
Дерево вздохнуло.
– Тогда отвернись, – сказало оно, – я буду превращаться.

Топтыга нехотя отвернулся. Не прошло и минуты, как кто-то закрыл ему глаза руками. Руки были человеческие, девичьи, хотя и пахли листьями и смолой. Топтыга обернулся и обомлел, предписанное инструкцией хладнокровие изменило ему. Перед ним стояла стройная женщина в чёрно-зелёном платье, и тополиный пух медленно кружился вокруг её головы, создавая подобие то ли венка, то ли летней шляпки. Всю жизнь имея дело с тайнами, Топтыга впервые видел тайну своими глазами, прямо здесь и сейчас.
– Ты путаешь тайну и таинство, – сказала женщина, прочитав его мысли.
И она повела. Тополёк и Топтыга долго вальсировали прямо посреди переулка, своим кружением поднимая в воздух облака тополиного пуха. А потом, немного устав, стали неспешно прогуливаться вдоль других деревьев и разговаривали друг с другом уже не такими короткими фразами, как прежде.
– Каким образом всё это происходит? – спрашивал Топтыга. – Ты, вроде, дерево, а мы с тобой танцуем и даже бродим по переулку…
– Такое случается на свете, – отвечала Тополёк. – Вино тоже стоит и бродит одновременно. Очевидно, внутри меня что-то забродило…
– Что? – спросил Топтыга.
– Тс-с! – Тополёк прижала к губам палец. – А вот это – тайна. Наша с тобой тайна!

Утром, очнувшись от наваждения, Топтыга вспомнил, что не нарисовал отчёт и, следовательно, ему нечего отправить работодателям! Он даже не знал, что рисовать – этой до прозрачности белой ночью он начисто позабыл про свои обязанности! Тогда тайный агент напихал в конверт сочных тополиных листьев и отослал их вместо донесения. Что такое на него нашло и почему он так сделал, Топтыга сам не понимал. И днём ему стало не по себе. В конце месяца, когда тайный агент получал жалование, деньги на его кредитную карточку пришли полностью, без вычетов, и никаких нареканий со стороны работодателям он не получил, все его тайные каналы работали прекрасно. Это насторожило Топтыгу, и он наверняка бы перепугался до болезни, если бы все его мысли не были заняты другим – теперь он постоянно думал о Топольке.

Осень выдалась скорая и шумная, как поезд. Топтыга совсем забросил работу. Тополёк каждую ночь превращалась в человека, они танцевали под музыку, что раздавалась из окна, или прогуливались под ручку, а утром Топтыга быстренько рисовал какую-то нелепую отсебятину и опускал в ящик. Счастливое безумие охватило тайного агента, но он боялся назвать его по имени и продолжал считать, что это авитаминоз – теперь уже осенний.
И вот, когда осень совсем почернела, но ещё не стала зимой, произошло неожиданное: вечер наступил, а музыка не зазвучала и свет в окне не загорелся. Не загорелся он и ночью. Тополёк не разговаривала и не превращалась, её голые ветви оставались неподвижны. Топтыга давно заметил, что дерево оживало только тогда, когда на него падал свет из таинственного окна, а теперь убедился в своей догадке: в темноте рядом с ним стояло всего лишь холодное дерево, а не близкое существо. Для Топтыги это была мучительная ночь. Он искал тепла, а находил только холод, просил слов, но получал в ответ молчание, хотел света, но видел только сгустки темноты. Рассвет не принёс облегчения – он поднялся над горизонтом выхолощенный, как заголовок передовицы, и никакой жизненной силы в нём не было. Топтыга взял чистый лист и полностью зачирикал его фломастером – так, что не осталось ни одного просвета. На следующую ночь всё повторилось. И на следующую тоже.
Что случилось с обитателями квартиры, Топтыга не знал. Никаких распоряжений ему не передавали. Но его волновала вовсе не опустевшая квартира, а замолчавший Тополёк. Топтыга зачирикивал донесения всё небрежнее, всё больше просветов оставалось между штрихами. Наконец ему надоело и это. Обняв онемевшего друга, Топтыга простоял весь день на виду у прохожих, но так ничего и не сумел изменить – и на него самого никто не обратил внимания, и отогреть Тополёк не удалось.

Вечером внутри Топтыги что-то надломилось. Он решился сойти со своего утверждённого правилами места и сделать что-нибудь не предписанное должностной инструкцией. Обстоятельства вынуждали его к действию. Вспомнив кое-что из того, чему его учили на курсах тайных агентов, Топтыга в темноте забрался по водосточной трубе на второй этаж, приоткрыл перочинным ножом форточку и очутился в той самой квартире. Он не стал там задерживаться, только лишь включил свет – и сразу спустился назад, к Топольку.

Едва свет коснулся их обоих, Топтыга почувствовал, как голые ветви начинают оживать, и кора становится будто теплее. Мало того, ему показалось, будто сам он тоже оживает и наполняется смыслом. Тайна уходила из него, открывалась, и он сам будто открывал себя в этой тайне. Наконец он услышал долгожданный голос.
– Если ты будешь делать так каждую ночь, – сказала Тополёк, – то тебя поймают и заберут. Тогда мы точно никогда больше не увидимся.
– Как же быть? – спросил Топтыга, глупея от счастья. – Может, не гасить свет – пусть горит себе и горит.
– Наша жизнь не должна зависеть от лампочки, – ответила Тополёк. – Лучше пусти корни. Покройся корой.
– Но я же всё-таки человек, а не дерево.
– Ты уверен? Всю жизнь стоишь здесь как вкопанный…
Топтыга задумался: а действительно, человек ли он? Что заставляет его считать себя человеком? Задание? Жалование? Работодатели?
– Но я ведь на работе! – взмолился Топтыга.
– Тайные агенты иногда исчезают. Исчезновение – это часть их судьбы.
– Значит, ты предлагаешь мне исчезнуть? – догадался Топтыга.
– Исчезнуть в одном, чтобы появиться в другом, – подтвердила Тополёк. – Я предлагаю тебе достичь совершенства – стать самым тайным из всех тайных агентов.
«Впрочем, какой я тайный агент, – вдруг подумал Топтыга. – Это ведь только я сам так себя называю. Мои работодатели называют меня совсем по-другому…»
– Но я не умею превращаться, меня этому не учили, – сказал он вслух.
– Это несложно, – сказала Тополёк. – Надо просто довериться природе. Природа – великий волшебник, она лучше всех умеет превращать одно в другое. Вспомни, как времена года перетекают друг в друга, посмотри на эту зиму, которая ещё вчера была осенью…
Топтыга вздохнул, предчувствуя неотвратимость всего дальнейшего.
– Тогда отвернись, – сказал он, – я буду превращаться.

Он положил в конверт совершенно чистый лист, заклеил, потом разорвал на мелкие кусочки и пустил их по ветру. Ветер подхватил белые обрывки, пронёс их по переулку туда и обратно, а потом с размаху запустил прямо в Топтыгу. Тот растопырил руки, да так и замер, весь облепленный белыми листочками. Некоторое время он стоял неподвижно, потом стал шелестеть, белые обрывки позеленели, затем пожелтели, покрылись багрянцем и один за другим стали падать на землю. Небо над переулком просветлело, и пошёл первый снег.
Он их и обвенчал.

…Утром на месте одного стояли целых два тополя. Деревья росли так близко, что ветви их скрещивались и тянулись к небу, будто руки, пытающиеся поймать первые солнечные лучи. Впрочем, люди не заметили появления нового дерева, они мало внимания обращают на деревья. А дворовые кошки заметили, но никому не сказали – они чуяли, что тут дело пахнет настоящей тайной. А может, даже не тайной, а таинством.

К вечеру в окне напротив загорелся свет.
Двое людей, женщина и мужчина, отодвинув шторы, смотрели во двор. Они только что въехали в эту квартиру, и всё вокруг им было в новинку.
– Смотри, какие странные деревья, – сказала женщина. – Они будто обнялись.
– Мне кажется, они танцуют, – сказал мужчина.
– Или прогуливаются, держа друг друга под ручку, – сказала женщина.
– Они похожи на нас, – сказал мужчина.
– Может, это мы и есть? – улыбнулась женщина, и в улыбке её промелькнуло что-то таинственное.
Мужчина пожал плечами – с некоторых пор он не любил тайны.
– Ну, если деревья танцуют, – сказал он, – то почему бы и нам…
Он закрыл шторы, сделал музыку погромче и пригласил свою даму на танец. Комнатушка была маленькая, а тут ещё коробки, чемоданы, – казалось, что танцевать негде. Но, как ни странно, им вполне хватило небольшого пятачка возле окна. Музыка звучала негромко, чуть громче, чем падал за окном снег, а женщина и мужчина танцевали так неторопливо, так беспечно, так самозабвенно, будто не только всё пространство, но и само время было в полном их распоряжении. Они танцевали так, будто все на свете тайны давно им известны и ничего страшного в них нет.

Константин Арбенин

Вопрос: Нравится?

1. Да!		8	(100%)
Всего:		8

@темы: Зимовье Зверей, Константин Арбенин, сказка

---

Троллейбус | Smoren

[cityhaze]

С годами у меня появилась дурацкая стариковская привычка – общаться с пассажирами.
Нет, не приставать с нелепыми предложениями к молоденьким девушкам, не обсуждать здоровье не первой свежести с пенсионерами и вовсе даже не ставить на место резвящихся в салоне детей.
Заговариваю я обычно об идущем за окном вечернем дожде, что настукивает каплями по крыше свои убаюкивающие ритмы под теплый свет старых салонных ламп; обращаю внимание на ледяные узоры на окнах, ненавязчиво обсуждая их чудесную геометрическую природу; или же приглашаю полюбоваться нежно-розовым рассветом заспанных ранних пассажиров, чтобы те набрались чудесного настроения на весь грядущий рабочий день.

Вы спросите – почему дурацкая?.. Да потому, что меня стараются не замечать. Отворачиваются в свои телефоны, отгораживаются наушниками, а то и вовсе никак не реагируют, будто бы и нет меня совсем. От этого становится обидно и неуютно. Все идет наперекосяк: штанги то и дело слетают с проводов, на гололедице начинает заносить, и даже на подрезавшего водилу не сматеришься: не положено по статусу. Наше дело – возить людей, а не ругаться с ними.
Поэтому, прежде чем заговорить, стал я к людям присматриваться, прислушиваться.

Вот едет студент, читает фэнтези про драконов, а я ему ветром через открытое окно – р-раз! – и страницу переверну в нужный момент. И вот он уже любуется крылатым созданием из облаков в вечернем небе. Хорошо... Фотографирует на телефон, улыбается... Не-ет, старым оконным стеклом хорошего дракона не испортишь!
А вот девушка: уснула и проехала свою остановку. И так ее пытался разбудить, и эдак. И на кочке подпрыгну, и лампами моргну... Вижу: не получается, слишком устала. Пришлось затормозить резко, чтобы парня, рядом стоящего, на нее уронить. Тот извиняется, а она и рада – могла и до конечной проспать. Вместе выходят, смотрят друг на друга...
Ну и ладно, думаю, – пусть себе не замечают. Я и так доволен буду, коли польза от меня есть.

Читать дальше

А, бывало, и спасать кого приходилось. Едем как-то последним ночным рейсом, сидит парень с длинными волосами один на заднем сидении – больше нет в салоне никого. И тут вваливаются на остановке два пьяных рыла, и давай к нему приставать. Про мелочь спросили, про телефон "позвонить"... Ничего, штангу я сбросил прямо перед полицейской машиной. И водитель молодец: мигом ситуацию оценил и все правильно сделал. Отличный мужик – я б ему с женой помог, если бы она с нами ездила. Но нет, сидит дома с детьми да ездит только ему по мозгам за бутылку пива после работы. Жалко мужика! Когда он на смене, я стараюсь вести себя примерно, не шалить, а то никаких нервов человек не напасется.

...А как-то раз зашла в мои двери Она. Легкое, почти невесомое создание в мягких кедах, приятных затекшему исхоженному полу, рваных джинсах и черной кожаной куртке с заклепками. Она гладила мои поручни, вслушивалась в звуки электромотора, подмигивала моим лампам...
Когда салон начал пустеть, выпуская людей на остановке возле метро, она присела у окна, прислонилась головой к стеклу и долго всматривалась в вечерние огни. Она слушала меня и смотрела в город. А я смотрел и слушал ее. Чувствовал спинкой кресла длинные светло-русые волосы, мелькал лампами в ее больших глазах. Я надеялся доехать с ней до конечной, но она вышла за остановку до нее, на прощание погладив меня по двери. Так состоялось наше знакомство.

Потом были выходные, и я был сам не свой. Думал, встречу ли ее снова. Штанги летали, водитель ругался – вот его никогда не любил. Сплошное сквернословие и никакого уважения к технике!

Когда в понедельник утром она вошла снова, моей радости не было предела! Я ликовал, гнал вперед, упивался радостью новой встречи, чуть было не пропустив ее остановку возле университета. Выходя, она снова погладила мои двери, и это стало нашей традицией.
Мне удавалось встречать ее не каждый день, и порой я негодовал, думая, что она едет на учебу или домой на другом троллейбусе, а то и вовсе на дублирующем мой маршрут дизельном автобусе! Но, встречая ее снова, я не мог держать обиды, и теперь уже не торопился – растягивал нашу поездку, наслаждаясь дорогой вместе с ней. Пожалуй, нахально было думать, что она относилась ко мне иначе, чем к остальным, как бы ни хотелось в это верить. Поэтому я решил сделать ей сюрприз.

Проблема была в том, что мы никогда не оставались наедине. Водитель не в счет – ему на дорогу смотреть надо. Но, как назло, именно на ее остановке обычно выходили вечером последние пассажиры. А вот до конечной мало кто доезжал. И я стал ждать. Радовать ее летними закатными пейзажами, обдувать прохладным ветром через открытую форточку, однажды даже забытую кем-то книгу подбросил...
И вот как-то раз решил я погасить в салоне свет. Прямо перед ее остановкой. И сразу понял, что попал в точку. Она не поспешила к выходу, когда открылись двери. Она ОСТАЛАСЬ.

...Водителя клонило в сон, и я, обычно внимательный к таким моментам, позволил ему уснуть за рулем: сегодня точно никто не пострадает. Колеса и токоприемники пусть тоже отдохнут, ведь сейчас энергии достаточно, чтобы парить над городом, пронзая облака, лепить из них драконов, осьминогов, сов ­– все, что она любит! Парить над океанами, материками, большими и маленькими городами...
И то ли она спит, то ли я. Не знаю... Но, как бы там ни было, домой она сегодня попадет вовремя. Потому что сегодня можно. Сегодня – пятница.

Smoren

Вопрос: Нравится?

1. Да!		8	(100%)
Всего:		8

@темы: Smoren, сказка, Троллейбус

---

Кошки над городом играют с мартом и ветром... | Ир-Рианн

[cityhaze]

0.
Как говорят городские легенды моей родной Риги, у неё всегда есть как минимум одна колдунья-хранительница, ведьма её, а обычно их несколько. Есть и ещё хранители – коты и петухи.

Я – одна из них, городская певунья, ведьма, маг (смотря кто я, мальчик или девочка по мироощущению в данный конкретный момент времени), хранитель моего родного и любимого города. Влюблённый в небо ветер с кошачьим сердцем, рождённый в год петуха в древнем городе, с которым связан не одну жизнь, в городе, на чьих башнях и домах сидят недремлющие петушки, про которых сложено немало легенд и стихов, и коты, менее известные, но не менее бдительные.

В городе, где у меня жили ведьмины коты и кошки – два чёрных, одна черепаховая и их котята: с ними мы колдовали. Потом мы с мужем переехали из одноэтажного довоенного дома, бывшей конюшни с внезапной огромной дырой в кухонном потолке, в другой район, а наши кошачьи выбрали остаться там, где родились и прожили всю свою полудикую жизнь, – в районе, где много маленьких домиков и много садов и участков, заброшенных и жилых, где многие коты ходят друг другу в гости и вообще куда им приглянётся, а многие люди их подкармливают – и для них нет чужих котов, есть коты их района, а значит, и их тоже, района, который носит гордое название – Тейка, что в переводе означает – «легенда, предание».

Читать дальше

В городе, где в соседнем с моим районе – лес и дорога, ведущая в мой район, и маленькая тропинка на её обочине, я иду по ней домой, и при моём приближении серая кошка у камня на тропинке, боком впрыгнув в серый камень, сливается с ним и становится не видна обычным зрением – но прекрасно видна аж в двух иных мерностях-слоях. И передаёт мне привет, не прячась, как дух-хранитель этого района, и я ему – уже ему, а не ей – посылаю ответный нежный привет. И, улыбаясь, прохожу мимо камня – но встречу забыть не могу.

В городе, где, вынырнув в другой раз из леса в моём районе, я между домами вижу лужу, и в ней – отражение трёхцветной кошки, и приходит понимание, что это – хранительница моего района. Но, когда я поднимаю взгляд, над лужей я не вижу никого – и, когда опускаю взгляд, отражение уже исчезает. Эта встреча не забывается тоже.

В городе, где отец моего брата и муж моей мамы видел кошку с человечьими зрачками и человечьим взглядом, о чём и говорит мне в ответ на мой рассказ о встреченных мной коллегах-хранителях города. И этот рассказ я запоминаю тоже.

В городе, в котором я, выходя из поезда, вижу у перрона черепахового кота, отчётливо – хранителя, – и, рассказав о нём в стихе и, наверное, где-то в дневнике, забываю потом эту встречу. Но вспоминаю её образ, в который раз перечитывая свои сказки-стихи, мой разрозненный цикл зарисовок про магию Риги и меня.

В городе, над которым я днями летал на самолёте и ночами летаю в человеческом теле, и в любое время суток – ветром или чайкой, присоединяясь к ним эфирным тонким телом – и рассказывая иногда по возвращении истории...

Эта сказка была мной написана в прошлом марте: прочитав сказку о марте в городе и призрачных котах – «Госпожа Марта», – я вдохновилась и написала о моём городе, ветре, котах и о себе, о наших прогулках в нашем марте – и о мире, таком прекрасном и родном.

А предисловие к этой истории родилось только сейчас.

Я расскажу вам, как ветер играет с мартом, как кошки идут по городу и летают над ним – и призрачные, и обычные... хотя разве бывают обычными кошки, эти маленькие сгустки волшебства?.. Расскажу о своих прогулках, полётах и танцах с ними... Расскажу о городском волшебстве... А вы попробуйте меня услышать.

1.
Ветер свистит над городом, ветер идёт по крышам, ветер крадётся молча по ручьям и по мостовой. Ветер гуляет гордо, то громче гудит, то тише, как поймёшь, чего хочет, что ищет ночной порой?

Тучи над городом – дымкой, нежным туманным флёром, из-за него на город сверху глядит луна. Тихо глядит, с улыбкой, как засыпает город, словно кошачья морда – в марте ей не до сна.

В марте гуляет ветер – верный луны напарник, ветер котом крадётся, в трубах мяучит влёт. С неба луна ему светит, кошки на крышах – к марту, вон – на сарай крадётся, вот – по забору идёт. Кошки гуляют в марте, кошки подобны ветру, в жёлтых глазах сияет лунное серебро. По одному ли, парой, стаей ли – все заветы помнят и воскресают – жизнью десятой. Вброд пересекают лужи, пляшут под лунным диском, вдоль ручейков крадутся, тихо в ветвях сидят. Ловят мышей на ужин, ищут колбасы с риском... Много где спят их судьбы, нет лишь одной – назад.

Ветер смеётся марту, март ему чешет спинку, между ушей погладит, мягкий потрогав хвост. Ветер, мурча, ответит, хвост его чёрный, длинный руки щекочет марту, соткан, будто из звёзд. Хвост его длинный, белый, тучи сдвигает ближе, чтобы луна светила ярче, явила лик. Ветер смеётся первым, выше летит ли, ниже – ветер шалит вчутьсилы, ветер давно привык.

Ветер над снегом вьётся, над городской капелью, в дыме купаясь, в лужах, трогает провода. Пойте, пока поётся – ветер всем шепчет, белый хвост его осторожен – и пушист, как звезда.

Ветер играет с мартом. Март отвечает ветру – и побежит по горке чуть сильней ручеёк. Кошки гуляют парами, кошки знают ответы – им играть с ветром впору, с мартом, не ждать дорог. Кошки идут по снегу, кошки идут по лужам, шепчут луне секреты, ловят мышей и век. Кошки играют с ветром, ветер им чешет ушки, поит их лунным светом, лапы им моет снег. Кошки играют с мартом – мявкают в такт капели, вспрыгивают на ветки, бортики и мосты. Кошки так рады марту, март их чешет и греет, вместе бегут за ветром меж лучей луны и темноты.

Город играет с мартом, город звенит капелью, и петушки на крышах вслед за ветром скрипят. Ветер гоняет кошмары, ветер зовёт поверить в то, что стремиться выше – правильно, в аккурат.

Ветер – всё выше и выше, и вслед за ветром – кошки, вслед им вихрится ветер, вслед ему вьётся март. Звёзды звенят над крышами, шепчут – летать помножку, жить, радоваться свету и, как ветер, летать.

Ветер сплетает сказки, как луна – быль и небыль переплетает в яви, как город, он многолик. Ветер поёт о разном, он – кровь от крови неба, он – говорит на равных, он – скучать не привык. Ветер кружит и пляшет, ветер помнит и видит, ветер помнит и верит,

ветер помнит и ждёт. Ненужное – шлёт подальше, он зазря не обидит, он открывает двери: путь лишь один – вперёд!

У города и у ветра, как у кошек и марта, нет ни назад дороги, ни одного пути. Все они знают ответы: может, скажут когда-то... Видишь их – за порогом? Значит, они – как ты.

Ветер свистит над городом, гладит бродячих кошек, гладит кошек домашних и – по щекам – людей. Луна всем им ткёт покровы, набрасывает осторожно. Ветер придёт однажды прямо в объятья к ней.

Кошки идут по городу, кошки прыгают в небо, они охраняют город, и ветер его, и март.

Кошки глядят, как в воду, в небо, нам берегут нервы.

Путей вперёд дарят ворох.

Нет лишь – пути назад.

2.
Есть, говорят, история – призрачный кот. Он немного – как ветер, немного – наоборот. Он – городской хранитель, города плоть и дух. Он туманный, он вроде и прячется, и на виду. Говорит – позови меня, я приду.

У него глаза жёлтые-жёлтые, как луна. Сам он призрачно-белый, но, может, – как ночь темна. Может – цвета любого, совсем как обычный кот. Говорят – глаза человечьи, а, может, наоборот. Кто его разберёт?..

У него мягкие лапы и длинный пушистый хвост. Он зиму, весну, лето и осень в город на нём принёс. Он может стать флюгером, может – из трубы дым, может быть кем угодно, не будет только одним: тем, кто Городом – не храним.

У него чуткие уши, за ними уютно чесать. Правда, про это в истории совсем забыли сказать. Наверно, они не гладили кота, он не мурчал им вслух. А я – городская ведьма, города кровь и дух. И Хранитель мне говорит – позови, я приду.

Я иду к нему, не зову, а иду сама. Я иду к нему в самый месяц кошачий – март. Когда в городе ветер, капель и в небе луна, когда кошки ждут, предвкушают ночи без сна... Я сама – кошка, и я вечно в Город свой влюблена.

Кот-Хранитель мне прыгает на руки, ластится и мурчит. И я чувствую, как туманное сердце его стучит. Быстро-быстро, он тёплый, пушистый, как я сама. Это наше время – когда грань, весна и зима. Потому что я – кошка, ветер, зима и весна – сама.

Кровь от крови города, плоть от плоти его и от духа дух, городская ведьма, кошка – на виду и не на виду. У меня зрачки человечьи, и за ними – кошачья душа, и в ночи босиком по снегу мой мягок шаг, когда к своему коту иду, не спеша.

А чего спешить? Ветер в небе, луна сияет, тучи – как флёр, покров. И идут кот и кошка – города плоть и кровь.

А мы это или нет – пойми это, кто готов...

Ты поймёшь это, если ты понимаешь котов.

***

Есть, говорят, история...

Говорят, сюжет даже не нов...

3.
Этот кот – он главный из Хранителей всех-котов. А ещё свой Хранитель у каждого есть района. Серый кот у камня, с ним слившийся. Черепаховый кот у перрона. Трёхцветная кошка, которую видно лишь в луже. Города кровь...

Я прикармливаю трёхцветочку из моего района. Я сама – трёхцветка иль чёрная, когда кошка – моя ипостась. Я прикармливаю сестрёнку по ночам, так шально смеясь – на стихи, на песни, на ветер, звенящий в кронах. Я пою ей песни, которые сочинила, ветром шёрстки её касаюсь, пушистой, мягкой и длинной, я приманиваю её от домов к другому перрону. Мы смеёмся, клубочась на рельсах в слегка подталом снегу, мы на крышу

станции вспрыгиваем – ветром или капелью... Мы рассказываем с ней сказки – тому, кто нас любит, в нас верит – тот, кто верит, услышит, иначе я – не могу.

Городская ведьма – кошка, ветер и стих, я, ушедшая в небо города белой чайкой, столько раз я рождалась, оказывалась здесь – не случайно; так кому, как не мне, лунный свет держать здесь в горсти и поить им кошку – Хранительницу-сестру?.. И летят два ветра над городом, с хвостами, глазами тумана. Мы мурлычем и лечим город и его раны, мы гуляем ночью и ложимся спать поутру. Просыпаемся – утром ли, днём... как звёзды взойдут. Я – звезда, а сестрёнка моя – может стать звездою. Я зову её, зову в небеса за собою, и мы прыгаем с ветром на мою, Полярную на звезду. Ветер нас подхватывает и несёт, и наш город нам улыбается осторожно...

Месяц март – месяц кошек, и кошкам в нём – всё возможно.

Кошки любят, как ветер.

И кошки – летят вперёд.

Имя – ветер – мне, имя – кошка – мне и звезда, имя – город, и имя – песня, и имя – танец... Ты найди между не всеми, но многими именами – то, которым я отзовусь тебе. Навсегда? Или нет – ты решаешь сам. Только ты и Время. Вечность молча смеётся – глазами кошки или луны...

Спи, и пусть тебе приснятся счастливые сны.

Потому что кошки над городом играют с мартом и ветром...

_Ир-Рианн_

Вопрос: Нравится?

1. Да!		5	(100%)
Всего:		5

@темы: сказка, коты, Ир-Рианн, Рига, Ветер

---

Январская рождественская рижская сказка | Ир-Рианн

[_Ир-Рианн_]

Снег кружится над башнями – прошлое и настоящее, будущее и вечное, мгновенное и иное... то, что всегда, навсегда – со мною. Снег кружится над городом – в Ночь Новогодья – хлопьями, в Ночь Рождества – пушинками, меленькими снежинками. Над улицами, воротами...

Кошки идут по городу. Снегом он припорошенный, снегом он завороженный, и на снегу невидимы призрачных лап следы. А рядом – цепочка видимых, от маленьких лапок бдительных, – идут по городу кошки, от воды до воды. В городе реки, озёра, сады, нет лишь дорог для моря беды – а море воды мерно бьётся о берег песчаный, где снежные кошки пробегут невзначай, но как будто пряча старые, древние тайны. Кошки вообще не бывают – случайны.

Серое море, бежевый берег – золото и серебро, всем по вере; чёрные ракушки, серые камни – белой пороше явью и снами. Призрачной кошке – беленькой кошке – явью и былью, не понарошку, – место, где встретить давнего друга – кота морского из снежной вьюги и памяти волн, что по ней проплыли и ничего, ничего не забыли, памяти волн, что за ней бежали – и ничего, ничего не сказали... памяти волн, что уже исчезли, и лишь осталась – памяти бездна, мыслей, эмоций вечная память, – вьюжным пропойцам пить и не падать – мчатся над морем к давним подругам, к тем, с кем так верно любили друг друга... Белая вьюга, белая кошка, кот тоже белый, кошки всё помнят...

Читать дальше

Море мир пóлнит.

Кошка и кот на прибрежье встречались, кошка и кот у прибрежья расстались – и встретились вновь, и носами коснулись, и рассмеялись, и улыбнулись – ведь здесь они много больше, чем кошки – древние духи, лунные солнышки... Встретившись, наобнимавшись и наглядевшись, ветром взмывают в небо, вечное небо – рижское небо... И несутся – к подругам старинным – к башням в города центре, к дому, где кошки на башнях чёрные ждут и верят, и лижут снег милый призрачными языками, и накрывают город верными снами. И, будто готовые спрыгнуть с неба на землю, – город хранят, и верят в него, в небо – верят.

А ночью, когда никто их не видит, обе прыгают наземь – для многих кошмаров болезненная эвтаназия, – и по брусчатке и по траве гуляют, и понимают, сколь многое понимают...

Снежная кошка и кот морской вместе с ветром башенных кошек зовут в голубое небо, то, что над светло-серым, под жёлто-злáтым, – и кошки мысленно с ними летят, как в марте –

хотя в январе тоже время летать для кошек, как в месяц любой, нету слова им – «невозможно»... И кошки летают долго над облаками, где белое море льда, вместе с ветрами, где можно облако прикусить, как ни странно, и полакать, как... небесную им сметану. Наевшись же, спуститься вниз, на брусчатку, пройтись по снегу, не оставив там отпечатка, понюхать камни, дома и корни деревьев – и прошептать, промурчать, попросить о вере – чтоб с неба пришли те, отважные и шальные, милые, светлые, у кого перистые крылья и пуховые – пусть принесут им и городу – на удачу – счастье небесное, то, с чего город – начат... И сбудется просьба, сбывается понемногу... И до вечера – кошки летают, не одиноки. А ночью башенным кошкам – кружить над миром, а снежная и морской пропадают временно из эфира, из этого слоя реальности и пространства – и они вернутся, с завидным же постоянством... А сёстры с башни вновь кружатся над миром. А сёстры зовут и мяучат, и ждут, и... слышны в эфире, и им отвечают: мяу, рады, идём мы, ждите – дождётесь, и (–) будет всё спокойно(!!)…

В Ночь Рождества в небе ангелы хороводят, в небе кружатся и по аллеям бродят, по улицам узким и по проспектам широким, и кошки бродячие ластятся им под ноги. Города кошки – тоже ангелы понемножку, – ангелы города с небом в глазах и под кожей – или земные духи, лесные твари, те, что ходят одни реже, чем попарно, и все они – кому радость, кому кошмары. Ангелы глядят их, но котам – всегда мало. Ангелы гладят их, чешут нежно за ухом, гладят по мягкой спинке и тёплому брюху, и под фонарями, рыжими и шальными, снежные хлопья кружатся, и танцу имя – вечность и память, уют и почти забвенье, и имя им – город, и имя им – воскресенье – неумиранье, вечность от края до края... Кошки прыгают и под фонарём играют с светом, то мягким, то ярким, кинжально-острым, со снегом, что есть – слёзы неба, и облака, и звёзды... Ангелы тоже – кто смотрит, а кто играет... И понимают, сколь многое понимают(!)...

Ангел и кошка, города маг-хранитель, я чувствую это всё из своей обители – пусть было три дня назад и в другом измеренье, но было же, было – ангельское паренье, снега и памяти танец и их бессмертье...

Ветки от ветра колышутся – вы поверьте...

А в моём измеренье базовом тоже было – снежная кошка и кот морской воспарили, играли с ветрами, летали с подругами с башен – это было, но после ночи рождественской старшей, потому что снег только ночью рождественской выпал... и тоже порошей, и тоже – явь, а не небыль... И ангелы гладили кошек рождественской ночью, бродили по улицам, радуясь украшеньям и ёлкам, и городу в вечном своём движеньи – и осторожном, неизменном его постоянстве, – городу среди времени и пространства – многих времён и пространств – выбирай, какой хочешь...

И ночь была лунной, и белыми облаками мир меня радовал, радовала и память... – будто коты мягко щёк и руки коснулись, будто ангельские полёты ко мне вернулись – и можно летать под белыми облаками, не опасаясь разрывов вокруг, руками можно штурвал не держать, можно просто помнить – и видеть мир: снежный город, как на ладони, звёзды, луну и тёмно-синее небо – явь мою, ставшие сказкой были и небыль...

Сказки города моего и его легенды – жизнь его, полноценная, многомерная...

Города моего, родного, любимого, вечного, – ... – вечности, что вокруг, позади, навстречу...

_Ир-Рианн_

Вопрос: Нравится?

1. Да!		4	(100%)
Всего:		4

@темы: сказка, коты, Ир-Рианн, Рига, Ветер

---

Когда-то мы были волшебниками | Татьяна Стрельченко

[cityhaze]

Когда-то мы были волшебниками, и этот мир принадлежал только нам.
Мы мастерили фигурки из стебельков укропа и цветов жасмина, вдыхали в них душу, и человечки оживали. Мы находили огромные лопухи размером с дедушкин зонтик и шили из них зелёные плащи. На берегу мелководной мутной речушки мы искали самоцветы, хотя их отродясь там не бывало. Нам везло: отшлифованная временем рябая галька на глазах превращалась в малахит и яшму.

– Выдумки! – говорили взрослые.
– Волшебство, – отвечали мы, набивая самоцветами карманы.

Когда-то мы были волшебниками, и всё вокруг казалось интересным.
Мы смотрели на солнце через закопчённое стёклышко и ловили стрекоз. Мы могли часами рассматривать узор на бабушкином ковре, различая среди красных перчиков и гребешков головы драконов и зубатые пасти диких зверей. Мы вызывали друг друга на дуэль и дрались на деревянных мечах, умирая понарошку, но каждый раз воскресая по-настоящему.
И ничто не могло нас расстроить, не считая, конечно, уроков и пенки на молоке.

Читать дальше

Когда-то мы были волшебниками и носили на поясе мешочки, наполненные сыпучей маной. У тебя был бархатный, у меня – шёлковый, оба мешочка невидимые для других и совершенно реальные для нас. Мы не жалели волшебства и подмешивали его в каждый миг. Помню, как мы вылавливали из колодца отражение полуденных звёзд. Долгое время ничего не выходило, но потом ты бросил в воду горсть мерцающей маны, и небо сжалилось над нами, подыграло. Мы зачерпнули звёзды ведёрком и целый день согревали их в ладонях. А после заката их пришлось отпустить на волю, и я проплакала целый вечер. Чтобы утешить меня, ты поймал в смородиновых сумерках ёжика, и мы поили его простоквашей.
В стуке резинового мяча, в стремительном полёте качелей, во вкусе вишнёвой смолы, в печальном безмолвии сельского кладбища – повсюду была магия, она искрилась и заставляла сердце колотиться в груди.

Когда-то мы были волшебниками и обещали друг другу прожить невероятную, красивую жизнь. Купить лупу, клетчатое кепи и раскрывать преступления? Научиться варить шоколад, который лечил бы от меланхолии и невезения? Отправиться на поиски затонувшей Атлантиды? Играть на сцене так, чтобы весь зал рыдал и звал «на бис»? Стать сторожем в замке Дракулы? О, нас пугало только то, что мы не в силах прожить все жизни разом и должны выбрать только одну.
И мы выбрали, и повзрослели, и потеряли друг друга.

Тени от керосиновой лампы, поиски четырёхлистного клевера, гадания по ромашкам – всё, всё кануло в Лету.
Теперь у меня есть факсы, имейлы и счета за электричество. Я мечтаю о годовом бонусе и сверкающем авто. И жду отпуска или хотя бы выходного.
И уже ни во что не верю.

И вот я сижу в модном веганском кафе и коротаю время между встречами. Заказываю киноа, потому что это суперфуд, и отказываюсь от десерта, потому что он калорийный. Смотрю в экран смартфона, пока разряженная батарея не начинает жалобно хныкать.

– Привет, – слышу я чей-то голос и неохотно поднимаю глаза.
Мы не виделись пятнадцать лет, но это точно ты. Только высокий, красивый и загорелый.
И ты без спросу садишься рядом, и какое-то время мы неловко молчим.

– А ты помнишь, когда-то мы были волшебниками? – внезапно спрашиваешь ты. И я зажмуриваюсь, потому что боялась этого вопроса. Но что-то происходит, и мы начинаем взахлёб делиться воспоминаниями: о том, как вызывали духов в дедушкином сарае, и как считали пузырьки на лужах во время летнего ливня, и как пускали солнечных зайчиков на уроках…
– Всё в прошлом, – с горечью говорю я, – мы растеряли ману, ничего не осталось…
Но ты качаешь черноволосой головой и вдруг достаешь бархатный мешочек, невидимый для других и совершенно реальный для нас.
– Давай-ка руку, – повелительно говоришь ты, и, как в детстве, я не в силах противиться твоему приказу.

Послушно подставляю ладони ковшиком, хотя и не верю в нашу затею. Не мог ты сохранить ману, не мог. Теперь мы взрослые и знаем, что чудес не бывает.
Но ты улыбаешься и развязываешь тесёмки на мешочке.
И тогда мне на ладони сыплется настоящее мерцающее волшебство.

Татьяна Стрельченко

Вопрос: Нравится?

1. Да!		6	(100%)
Всего:		6

@темы: сказка, Татьяна Стрельченко

---

Окна в доме напротив | Елена Корф

[cityhaze]

Раньше Агата совсем ничего не боялась. В свои шестнадцать она могла сесть в машину к какому-нибудь незнакомцу прямо посреди ночи – и доехать на фестиваль. Могла пройти по кладбищу хоть в полночь, могла прогуляться по тонкому льду в самом начале весны и засунуть (засунула ведь!) свою руку в ящик со змеями.
Могла спокойно гулять по крыше высотного здания и завести, как питомца, огромного паука.
Агата не боялась ничего. Но, закончив учебу и планово переехав, она лишилась этого умения.

Всё началось в самой обычной квартире – таких сотни по целому городу.
Агата приметила ее сразу: просторную и полупустую, настоящий оплот идеального минимализма, если ничем ее не захламлять. Огромная спальня с единственным большим окном, удобный раскладной диван и подобие рабочей зоны в углу: деревянный столик и стул, а рядом книжная полка. Кухня, напротив, маленькая, но светлая, будто рассчитанная на лишь одного жильца. Чистая ванная и, как подарок, приличных размеров балкон, переделанный в летнюю лоджию. Еще только переезжая, Агата уже видела себя читающей в плетеном кресле и слышала капли дождя, стекающие по стеклу.
Но, вопреки ожиданиям, найти спокойствие в новой квартире ей так и не удалось.

В первые дни всё было почти идеально: осознание собственного жилья и абсолютной свободы, неспешное обустройство на новом месте и заполнение книжной полки привезенными из дома фолиантами. Агата читала, слушала Дэвида Боуи и пила кофе, иногда отвлекаясь на вид из окна, совершенно особенный в чужом городе. Иногда Агата грустила. Редко – плакала по ночам от неожиданно нахлынувшего, острого одиночества. Но, как думалось самой девушке, такое случается с очень многими начинающими абсолютно новую жизнь людьми. Она успокаивала себя и снова погружалась в одинокую, но в чем-то необходимую ей рутину.

Читать дальше

Однако спокойствие быстро закончилось. Свет в квартире часто гас сам по себе, книга, чуть раньше поставленная на полку, вдруг снова оказывалась на столе. А посреди ночи девушку вдруг будил не то резкий звук, не то чей-то взгляд, прожигающий и ощутимый. Сначала Агата стремилась об этом забыть, она придумала больше сотни рациональных, очень логичных причин. Она изо всех сил игнорировала происходящее в доме и пыталась отвлечься на домашние дела, работу или настольные игры.

Но все эти способы, один за другим, потерпели ужасный провал. Впервые в жизни Агата стала чего-то бояться.
Она купила ночник, включая его до утра, и прислушивалась к разным звукам, раздающимся в новой квартире или на улице за окном.
Уже скоро девушка начала присматривать новый дом и искать подходящего экзорциста, поэтому проводила свои вечера за поиском объявлений.

Так было и в этот раз.
Агата в очках, в просторной домашней одежде, сидела на мягком диване, листая поток новостей. Всё происходящее, вся чертовщина казались ей полным абсурдом, но жить с этим она уже не могла. Ей было стыдно за свою храбрость, исчезнувшую в один миг, стоило только столкнуться с чем-то действительно необъяснимым. Невообразимым, и непонятным, и, самое главное, повторяющимся изо дня в день. И змеи, о которых она знала, которых могла увидеть и нащупать своей рукой, казались совсем незначительной мелочью рядом с тем, что пугало ее почти месяц.

Часы пробили десять часов, и Агата вся напряглась, уже зная, что именно в это время в квартире мигает свет. Она выждала пару секунд, испуганно пропустив вдох, но ничего не произошло. Яркие лампочки в люстре всё так же светили без перебоя, омывая просторную комнату потоками теплого света.
Зато на кухне послышался тихий звон и словно закипел чайник. Сначала Агата решила, будто бы ей показалось: на кухне еще никогда ничего не случалось, да и воду она не ставила. Но звук повторился: звенела чашка и маленькая привезенная из дома ложечка, так, будто кто-то неловко размешивал сахар.

«Не почудилось...» – с ужасом выдохнула Агата. Она хотела сделать так, как поступают дети, испугавшись Бабы-Яги – спрятаться под одеяло и тихо ждать, пока весь кошмар закончится, – но вовремя переборола себя. «Что бы там ни было, хуже уже не будет», – мелькнула мысль, и девушка, вооружившись одним из своих фолиантов, начала тихо красться по коридору, пока не увидела, что за столом сидит самый простой... человек.

– Ты что здесь делаешь?! – почти закричала Агата, от шока забыв о вежливости. Да и как не забыть, когда на твоей кухне сидит непрошеный гость и по-хозяйски пьет чай?
– В гости зашел, – невозмутимо улыбнулся ей незнакомец. Он был неожиданно бледен («Наверное, наркоман», – тут же решила Агата), с блестящими, зелеными, как малахит, глазами. Одет был совсем по-простому, но добротно и чисто, и точно не походил на бездомного. Но и на вора он не был похож: кто проникает в чужую квартиру, чтобы выпить Эрл Грея?

– Ты не маньяк? – осторожно спросила девушка, на всякий случай готовя книгу, если понадобится оборона. Вопрос прозвучал совершенно дурацки, и она на секунду задумалась, что выглядит более глупым: честный вопрос к маньяку или попытка использовать как оружие томик старенькой энциклопедии.
Пришелец засмеялся:
– Точно нет.
– А как попал сюда?
– Через балкон. Вот, чаю решил попить. Ты не против?

Агата фыркнула. Ей хотелось пригрозить полицией, вытолкать незнакомца взашей. Выкрикнуть: «Против, конечно! Ты сдурел? Это частная собственность!», но перспектива снова остаться одной, с одиночеством, с новыми страхами, вдруг увиделась невыносимой. Настолько невыносимой, что принять у себя вот этого непрошеного гостя казалось не таким уж и абсурдом.
– Не против я. Пей.
И незнакомец слабо улыбнулся.

– А ты чего это свет везде повключала? Электричество же, потом счета будут... – как бы невзначай спросил он. И действительно, Агата не гасила свет, считая, что в темноте ей будет еще страшнее. Но, просыпаясь, она с ужасом замечала, что в доме царит густой мрак. От воспоминаний об это по спине пробежали мурашки.

Девушка помедлила с ответом, наливая себе чай, отмечая, что ее любимая кружка осталась нетронутой. После произнесла:
– Счета будут и так.
И, подумав, добавила:
– Здесь, знаешь, творится какая-то чертовщина. Мигающий свет, вещи не на своих местах, звуки странные. А еще... я будто чей-то взгляд спиною чувствую. И так постоянно, особенно по ночам.

Агата поспешно отвела взгляд, но мгновением позже снова взглянула на собеседника. Он побелел еще сильнее и сделался будто бы меньше: втянул голову в плечи, нервно поскреб пальцами запястье. Испугался, что ли?

В следующую секунду гость улыбнулся ей виноватой улыбкой и едва слышно пробормотал:
– Так при свете же спать... Вредно. – И это прозвучало так растерянно и сокрушенно, что Агата тут же поняла, кто «заботился» о ней весь этот месяц.
– И музыка – тоже ты?
– Я. Ты грустила, и я подумал... – Агата поспешно его перебила:
– И книги?!
– Они интересные. – Парень пожал плечами. Он выглядел очень смущенным, почти неловким, и девушка, наверно, посочувствовала бы ему, если бы не находилась в таком сильном шоке.
– А мигал?..
– Технически, не я, – гость оживился, почувствовав возможность переложить вину на другого и избежать закипевшего гнева Агаты. – Это всё твой выключатель. Не любит, когда я прихожу. Говорит, нечего мне здесь делать.
– И правильно говорит, – тут же подтвердила девушка, и пришелец виновато опустил глаза.
– Хорошо, что ты котов не держишь, – зачем-то произнес он. – Они тоже не любят... Ну, таких, как я.
– Подлых взлом?.. – «...щиков». Агата осеклась на полуслове. Лишь последняя фраза гостя навела на мысли о том, что она так старательно отрицала. Не мог он пролезть через лоджию. Не мог выключать свет и брать книги, при этом оставаясь незамеченным. Не мог так ясно понимать, почему мигает вечерами...
– Ты мог довести меня до больницы, – почти прошептала она, не зная, кричать от ужаса или делать вид, будто ничего не случилось. Призрак залпом допил свой чай и потянулся к пустому чайнику. Обреченно вздохнул, налил воду из фильтра и снова зажег огонь.
– Да я понял уже... Потому и пришел – вот так, – когда заметил, что всё идет не по плану.
– Вот этим и мог, – констатировала Агата. – Тебе в голову не приходило, что ты можешь кого-то... Даже не знаю... шокировать своим присутствием? – ее голос прозвучал с иронией, и, усмехнувшись, она сделала глоток чая, чтобы промочить горло.

Наступило долгое молчание. Чайник вскипел, и возня духа на кухне немного разрядила обстановку.
– Я где-то читал, – пояснил он, – что люди, верящие в сверхъестественное, морально готовы к своей встрече с ним. Ты же, видишь, не испугалась. Даже ни разу не закричала.
– Это от шока, – огрызнулась Агата, но всё же признала – не испугалась. Будто в душе уже давно ждала чего-то такого.

Ей не было страшно, напротив, присутствие странного гостя не давало ей чувствовать одиночество, засевшее крепко и глубоко внутри. И пусть его план был совершенно дурацким, он был, пожалуй, единственным человеком, проявившим к ней каплю заботы. Или почти человеком... Это не так уж и важно.

Негромко вздохнув, девушка тихо спросила:
– А почему именно в десять?
– О чем ты?
– Свет мигает в десять часов.

Призрак нахмурил густые брови, придавая себе важный вид. Но в его глазах плясали искры, и, присмотревшись, во взгляде можно было найти то тепло, с которым он относится к Агате.
– У духов тоже есть свои дела. А потом – свободное время.

Агата поморщила нос, скрывая тихий смешок. Ей ужаснейше хотелось улыбнуться, хотелось засмеяться и – чуточку позже – спросить, что за дела бывают у призраков. Но она только произнесла:
– Я думала, вы появляетесь в полночь.

Огоньки в зеленых глазах стали немного ярче.
– Все так думают.
– А почему ко мне? Ведь много других людей: пугай, сколько душе угодно.
– Да я не пугать!.. – призрак махнул рукой с плохо скрываемой досадой. Однако буквально через секунду понял, что Агата давно уже все поняла и не злится. – А к тебе, потому что... – Он замялся и словно бы покраснел. Агата всегда считала, что призраки не краснеют, но сейчас ей почудилось именно так. – Мои окна были прямо напротив твоих. Однажды увидел, как ты... ну, плачешь. Не обижайся, я не специально. Ты тогда еще вещи не распаковала, а уже... – он снова махнул рукой: безнадежная, мол. – Хотел успокоить, да, видишь, не сильно успел. Решил еще раз попробовать.
– Слушай, а Рай существует? – быстро спросила Агата. Теперь краснела она, и неловкость наталкивала на вопросы, которые редко кому-нибудь задают.
Призрак шутливо насупился. Произнес:
– Всё тебе расскажи, – и неожиданно рассмеялся. Смех у него был до ужаса заразительный, и девушка тоже, не выдержав, засмеялась: над незадачливым духом, над ситуацией и над тем, что всё происходит именно с ней.
Отсмеявшись, Агата достала из шкафчика над головой сладкий апельсиновый рулет. Придвинула к гостю: мол, хватит только пить чай. Но призрак мотнул головой:
– Мне нельзя.
– А чай, значит, можно?
– Чай – это другое. Чай пьют даже у нас... – терпеливо объяснил дух.
И, отпив немного Эрл Грея, добавил:
– Но с твоим, конечно, не сравнится.

Он одарил Агату теплым взглядом, и ей вдруг подумалось, что она почти привязалась к призраку за этот вечер. С ним было удивительно легко, тепло и искренне, как раньше было только с ее близкими друзьями. Да, он пришел совсем из другого мира, но всё-таки, с кем не бывает?
Вот только...

– Тебе же возвращаться надо, – негромко сказала она. – Вечный покой там, и небеса. Ведь если бы каждый мог так оставаться, стали бы прочие духи покидать друзей и родных?
Призрак улыбнулся шире, но улыбка получилась грустной.
– Мне можно побыть здесь еще какое-то время. До тех пор, пока...
– Пока что? – Девушка отозвалась уже шепотом.
– Пока одиночество не уйдет.
Агата тихонько кивнула и спрятала ответную улыбку в чашке остывшего чая.

Дух ушел незаметно и глубоко за полночь. Он не прошел сквозь толстые стены и не вышел в окно, он просто растворился в пустоте, как будто был всего лишь потоком воздуха. Агата помахала ему вслед, хотя это казалось ей до невозможности глупым.
Она помыла посуду, поставила рулет на полку.

И, уже укладываясь спать, впервые погасила в доме свет.

Елена Корф

Вопрос: Нравится?

1. Да!		5	(100%)
Всего:		5

---

Три балкона | София Малахова

[cityhaze]

Я кот. Один из тех котов, которых вы с умилением встречаете в портовых городах, приезжая в отпуск. Я серый, как всякий утонченный джентльмен, и ношу бабочку – ее мне подарила одна оперная певица. Я живу на три дома, точнее, на три балкона. Коты, проживающие на моей улице, иногда зовут меня дворовым, но они ошибаются. Я – туристический кот.

Да-да, все верно, я живу с туристами, и даже хозяева домов не против меня. Три дома принадлежат трем сестрам, и каждый сезон они подыскивают для меня интересных собеседников.

Каждый год первым сдается домик, на чьем балконе почти нет цветов. Я греюсь в еще робких солнечных лучах, получая ласку от своих новых друзей. Обычно это женатая пара, которая выбралась на море впервые за пять лет. Она – стройная, утонченная, а он – настоящий галантный кавалер. Они угощают меня сливками из чайного блюдца, и ставят мой личный стул к себе за стол. Да, каждый год это разная пара. Но привычки у них очень схожи. Они с восторгом обсуждают выставки и достопримечательности и почти не следят за мной. Они просто рады, что я с ними иногда обедаю.

Читать дальше

Примерно через неделю заселяется соседний домик, чей балкон увешан горшочками с цветами. Я навещаю их только после того, как они заметят меня на другом балконе. Они должны меня захотеть. Эта молодая парочка безумно влюбленных ребят. Эти чудаковатые милахи тискают меня и горланят песни по ночам. Иногда я гуляю с ними по ночному городу. Прыгаю на интересные достопримечательности, чтобы ребята их заметили, или ору с ними песни – из нас выходит отличное трио. Они всегда рады мне и кормят всем, что у них есть, от огурцов до пиццы. Смешные они, но очень уж милые.

Последними заселяются постояльцы дома с двумя балконами. Обычно это очень многодетная семья. Большая редкость, чтобы ребенок был один. Но в этом случае в его комнате всегда много друзей, которые приходят со всей округи. Нижний балкон давно зарос словно джунгли, и это очень важно в наших играх. Я часто исполняю роль дикой пантеры. Впрочем, дети и так меня побаиваются и относятся с уважением, как к любому взрослому. Они даже не думают меня дергать за хвост или усы, нет, они вежливо просят разрешения погладить меня. Иногда я укладываю их спать и мурчу им свои сказки.

И все они, все до единого, расскажут вам о чудесном городе. О береге моря и лавочках. О памятниках и музеях. Но в памяти своей они будут хранить меня. Туристического кота.

София Малахова

Вопрос: Нравится?

1. Да!		4	(100%)
Всего:		4

@темы: сказка, коты, София Малахова

---

Поцелованные Ветром | Ирина Иванова

[cityhaze]

Хочешь, я расскажу тебе сказку?

Жил-был Ветер. Летал он где вздумается, гулял сам по себе, забот не знал: какие у Ветра могут быть заботы? Разве что потрясти хорошенько кроны деревьев, чтобы листья поскорее осыпались, да зазевавшегося прохожего толкнуть в спину: по сторонам гляди, оболтус!
Друзей у Ветра не было — а Ветру и не нужны друзья. Ветер — он вольный, он куда угодно за мгновение домчится. Кто за таким угонится? Никто не угонится. И зачем такому друзья, если у него — целый огромный и непознанный мир?

Читать дальше

Однажды — конечно же, совершенно незапланированно и абсолютно случайно, как это обычно и бывает, — Ветер оказался рядом с городским университетом. И не просто оказался — Ветер залетел в одну из открытых форточек, хотел поглядеть, чем студенты занимаются: ему, не-человеку, это всегда было любопытно. А форточку возьми да прикрой — вот те раз! Куда деваться Ветру?
Ветер, конечно, решил, что сейчас дождётся удобного момента да и выскользнет в дверь, едва её откроют. Однако время шло, а дверь открывать никто не спешил; а студенты сидели и записывали что-то в тетрадки, Ветра не замечали — или нарочно делали вид, что не замечают.
Ну, подумал Ветер, вот я и попался, вот меня и поймали. Ловцы снов — это уже знакомое дело, не раз их встречал, а вот с ловцами ветра сталкиваться не приходилось. И гляди-ка ж — не просто столкнулся, но и в их руки сразу попал. Ох и что ж они с Ветром сделают?..
Заметался Ветер от стены к стене, засвистел во все щели, стараясь выход отыскать. А человек — тот, которого студенты преподавателем обычно называют, — подошёл к окну да и совсем форточку закрыл. «Холодно тут, — говорит, — выстудитесь ещё, заболеете».

Ветер завыл от отчаяния, да куда ж теперь денешься? Опустился на стул, вздохнул горько-горько, так что листы тетрадки, что лежала рядом, словно бы сами перелистнулись. А тут шепчут ему:
— Что случилось?
И краем глаза косятся, втайне от преподавателя и остальных.
Обрадовался Ветер: ну хоть один-то студент его видит! — и зашептал:
— Я случайно сюда залетел, хотел на вас поглядеть, а меня и поймали. Помоги мне, Студент, выведи на улицу — а я уж там улечу восвояси. В долгу не останусь, пригожусь тебе.
— Да как ты мне, Ветер, пригодишься? — тихо рассмеялся Студент. — Но так и быть, выведу тебя. Через пять минут лекция закончится — а ты тем временем полезай в мой рюкзак, я тебя в рюкзаке на улицу и вынесу. Как молнию расстегну, так можешь улетать на все четыре стороны.

Спрятался Ветер в рюкзак, но не удержался, прошептал украдкой:
— А сторон и не четыре вовсе, а бесконечное множество, это даже ребёнку известно. А ещё Студентом зовёшься...
— А я знаю, — улыбнулся Студент, — это просто выражение такое, человеческое. Как раз и означает: улетай куда тебе вздумается, в любую из бесконечных сторон.

Задумался Ветер: как же так, чтобы четыре — да бесконечности было равно? А пока думал, уже и лекция закончилась, Студент рюкзак подхватил да и вынес на улицу; расстегнул молнию, шепнул:
— Улетай.
И Ветер взвился в самое небо, захохотал, снова чувствуя свободу; взъерошил Студенту на прощание волосы — цвета чистейшего снега, который только на вершинах гор бывает, — да умчался опять растрясать кроны деревьев и прохожим напоминать, чтобы не забывали оглядываться. А Студент отправился домой — и по сторонам, конечно, смотрел, хоть Ветер и не толкал его в спину.

Однако ж не вечно Студенту быть внимательным? И на старуху, как говорится, бывает проруха. Вот и наступило утро, когда Студент настолько не выспался, что глаза у него так и слипались. Переходил он дорогу — да глаза прикрыл: ничего же страшного не будет. А тут — закон подлости в действии: зелёный давно красным сменился, грузовик едет, а Студент идёт и не видит ничего.
Хорошо хоть Ветер поспел: так оттолкнул, что Студент едва на колени не шлёпнулся, зато сразу и глаза открыл, и от грузовика далеко-о оказался. Сам Ветер, правда, с грузовиком столкнулся, ну да что ему, Ветру, сделается?
Вроде расплатился Ветер, можно было и уходить восвояси. А они со Студентом возьми да подружись: как тут не подружится, когда оба друг другу жизни спасли?

С тех пор Студент форточку всегда оставлял открытой, чтобы Ветер в любой момент мог прийти, когда ему вздумается. Ветер и приходил: за завтраком читал со Студентом книжку, в университете рядом с ним сидел и листы в тетради переворачивал — то когда требовалось, то просто проказничая. Иной раз так уматывался, летая по своим делам, что забирался в рюкзак и лежал там, свернувшись клубочком; Студент в этом рюкзаке так и уносил его домой — можно подумать, велика тяжесть, Ветра на плечах таскать!
Иногда Ветер и по ночам не улетал никуда, засыпал на подушке рядом со Студентом, сдувал снежные пряди с его лица, чтобы не мешались, иногда касался лба поцелуем — из лучших побуждений. А Студент улыбался во сне и рукой водил по подушке, гладил его, точно котёнка.

Всё хорошо у них было, счастливый конец у сказки...
Но до конца ещё рано, это лишь самое начало.

***

Жил-был Воздушный Змей — да не картонный и не из лёгкого полотнища, а самый настоящий, живой, с длинными чёрными щупальцами. Воздушный Змей, конечно, умел летать — на то он и Воздушный Змей. А как же летать без Ветра, который тёплыми ладонями поддерживает, несёт над городом быстрее всех на свете, шепчет: давай, мол, сейчас заглянем вон в то окно, уж всегда мне было любопытно, как же люди живут в своих квартирах?..
Сказать, что Воздушный Змей любил Ветра, — ничего не сказать. Он грелся в его объятиях, он дышал с ним в унисон, и если бы у Ветра стучало в груди сердце — Воздушный Змей подстроил бы своё под этот ритм.

Они всегда и всюду летали вдвоём; а когда Ветру надо было исчезнуть по делам, Воздушный Змей опускался на землю и терпеливо ждал возвращения. На самом деле он мог бы полететь и сам, в одиночестве; но летать с кем-нибудь куда приятнее и веселее. И Ветер всегда возвращался быстро — он же Ветер, он же туда-обратно, — и они снова поднимались в небо, неслись над крышами, над потоком автомобилей, над спешащими куда-то людьми.
Воздушный Змей понимал: он у Ветра не единственный, Ветер путешествует по целому миру, у Ветра такая широкая-широкая душа; было бы странно, если бы Ветер любил только его. Зато у него Ветер точно был единственным и неповторимым; и этого Воздушному Змею хватало, чтобы трепетать щупальцами от счастья.
Воздушный Змей умел становиться кем угодно, мог превратиться даже в обыкновенного человека — только щупальца бы выдали... Но все свои способности он бы променял на одно: на возможность прикоснуться к Ветру, обнять его крепко-крепко, прижаться, урча от тепла...

Какая несправедливость: Ветер может касаться Воздушного Змея, может даже в макушку целовать, а Воздушный Змей — нет!

Воздушный Змей стойко переносил такую злую шутку, сыгранную судьбой; просто летал вместе с Ветром, просто радовался каждой встрече с ним. А сам тем временем придумывал, как бы так к Ветру прикоснуться и Ветра обнять.
Думал-думал — и придумал; и предложил однажды:
— А давай мы где-нибудь человеческую кофту раздобудем, ты в неё залезешь, как будто ты человек, а я тебя обниму?
Ветер согласился; Ветер любил пробовать что-нибудь новое, а человеческие кофты он ещё никогда не носил. Превратился тогда Воздушный Змей в человека, чтобы удобнее было искать, и отправились они в обычный человеческий торговый центр.

В торговом центре, конечно, было немало магазинов с одеждой. В один из таких они и решили заглянуть; и Ветер по пути сдувал у всех шапки и капюшоны, распахивал пальто, иногда чуть пакеты с покупками из рук не вырывал. Люди вертели головами, глядели по сторонам, недоумевая, откуда же в здании взялся ветер. А Ветер хохотал; и смех его слышал только Воздушный Змей.
В магазине одежды Воздушный Змей отыскал тёплую красную кофту: почему-то показалось, что Ветру очень пойдёт красный. Ветер немедленно забрался внутрь, раздул рукава, будто бы там были руки, и протянул их к Воздушному Змею.
— Ну давай обнимемся, что ли.
Воздушный Змей осторожно обнял Ветра в красной кофте, прижался к нему, опустил голову на несуществующее плечо. Проходивший мимо продавец даже глаза протёр — и Воздушный Змей вместе с Ветром рассмеялись.
— Я привидение! — шутливо завыл Ветер. — Ди-икое, но симпатичное!
Он пронёсся по залу, пугая посетителей, и снял кофту, сложил её аккуратно в ту же стопку, откуда Воздушный Змей её достал.

— Тебе так нравится обниматься? — спросил Ветер, когда они уже спускались к выходу из торгового центра.
— Да, — кивнул Воздушный Змей.
— Тогда, — решил Ветер, — я найду тебе того, с кем можно будет обниматься.
— Это вовсе не обязательно, — улыбнулся Воздушный Змей. — Мне и тебя более чем хватает.
Но Ветер промолчал — а значит, он уже принял твёрдое решение и ни за что теперь не отступится, непременно отыщет того, кого удастся пообнимать, не заставляя надевать человеческую кофту.

Нет, Ветер вовсе не промолчал; Ветер предложил:
— Полетели? — и в следующую секунду подхватил Воздушного Змея, переставшего быть человеком, и понёс его над крышами домов, над усатыми троллейбусами, бегущими по своим делам.

«Если Ветер приведёт любимого человека, — думал Воздушный Змей, — это будет замечательно. Тогда мы сможем вдвоём этого человека любить, тогда мы все будем счастливы».
Воздушный Змей не знал, кого задумал отыскать Ветер, но верил ему. А разве он мог не верить тому, чьи руки вот уже сколько лет крепко держат во время полётов?

Воздушный Змей, конечно, не зря верил Ветру, и у них тоже всё было хорошо.
Но и это ещё не конец сказки; конец только впереди.

***

Жил-был Студент — тот самый Студент, который когда-то спас Ветра, вынес его из университета в своём рюкзаке, который после этого с Ветром подружился и почти никуда без него не ходил: вместе-то всяко веселее.
Одного Студенту не хватало: хорошего друга, с которым можно было бы гулять по городу, смеяться от больше никому не понятных шуток, пить кофе или горячий шоколад... Ветер был замечательным другом, но Студенту так хотелось кого-нибудь более материального...
И хотя Студент никогда об этом не говорил, Ветер прекрасно об этом знал: он много где побывал, многих людей повидал. Неужели бы он не заметил, как тоскует Студент по хорошему другу?

Долго Ветер думал, какого бы такого друга найти Студенту; долго летал по городу и присматривался к людям. А в один прекрасный солнечный день рассмеялся: какой же дурак, как же сразу не подумал!.. — и полетел к Студенту.
Студент как раз собирался на прогулку, квартиру запирал, когда Ветер взлетел по лестнице и плюхнулся ему в капюшон: он всегда в него плюхался, когда уставал.
Конечно, Студент знал, что Ветер не устаёт: где это видано, чтобы Ветер устал? Конечно, Ветер знал, что Студент знает. Но оба делали вид, будто Ветер и правда уматывается, а не хочет оказаться поближе.
Вот и в тот день Студент улыбнулся:
— Опять по всему городу летал?
— Ага, — притворно вздохнул Ветер. — Такая тяжёлая работа — по городу летать... — Он завозился в капюшоне, приблизился к самому уху Студента и зашептал, будто страшную тайну: — На самом деле я сюрприз тебе приготовил. Приходи сегодня в три часа в рябиновый парк, садись на скамейку, что недалеко от лестницы, и жди там.
Студента любопытство разобрало: что же такое мог приготовить ему Ветер? Поэтому он часто закивал:
— Приду, конечно, ещё бы не прийти, — и даже напоминание на телефоне поставил, чтобы ни в коем случае не забыть.
— Замечательно! — воскликнул Ветер; выпрыгнул из капюшона, крикнул так громко, что слова эхом разнеслись по подъезду: — Мне ещё кое-что надо сделать, так что я полечу! Но ты не забудь, приходи! — и улетел, оставив Студента одного.

Студент пожал плечами и отправился гулять по городу: до назначенной встречи было целых два часа, а он как раз хотел заглянуть в книжный да в парочку канцелярских, посмотреть, нет ли где чёрного блокнота. Давно хотел порисовать в этой любопытной вещице, да никак отыскать не удавалось.
Но сегодня удача точно была на его стороне — быть может, потому что Ветер на прощанье легонько поцеловал в шею? Не зря же о везучих говорят, что они ветром поцелованные, ветром любимые, — и из первого же канцелярского Студент вышел, неся в рюкзаке чёрный блокнот и белую ручку. Не удержался, тут же вытащил, для пробы нарисовал на странице маленькую бесконечность: ничего иного в голову не пришло. Получилось совершенно волшебно; и показалось даже, что теперь всё хорошее точно будет бесконечным, да и вообще всё хорошее — будет, надо только нарисовать его в этом блокноте.
Рисовать Студент не стал. Отправился в книжный магазин, долго бродил между полок, не столько выбирая, сколько растрачивая время, оставшееся до встречи. Прикупил сборник разномастных городских сказок, в этом же книжном магазине выпил горячий шоколад — хотя летом-то его пить, это ж надо удумать! — и спокойно отправился в парк, зная, что никуда не опоздает и не придёт сильно заранее.

В парке, однако же, ждало разочарование: та самая скамейка, о которой говорил Ветер, была занята. На ней сидел парень — едва ли старше Студента, с забавной чёрной косичкой, свисавшей на плечо, — головой вертел во все стороны, будто искал кого-то. Правда, едва они встретились глазами, парень тут же замер и опустил взгляд на свои руки, держащие рябиновый лист.
Студент не стал горевать: обошёл скамейку, уселся с другого края и сверился с часами. До встречи оставалось две минуты.

Ветер прилетел точно в срок: зашуршали кроны деревьев, поднялась пыль, взвились в воздух какие-то бумажки. Зачем-то ромашку с собой прихватил — и теперь помахивал ей, привлекая внимание.
— Вам, наверное, интересно... — он рассмеялся, не договорив, и сел на скамейку, ровно посередине.

— Ты хотел себе хорошего друга? — поинтересовался Ветер у Студента; и, дождавшись кивка, обратился к парню: — А ты хотел того, кого можно обнимать, верно? Ну вот вы и нашлись!
Студент покосился на парня — а тот заморгал, улыбнулся, придвинулся ближе.
— Тебя правда можно обнимать?
— А с тобой правда можно гулять по городу? — усмехнулся Студент.
Парень вместо ответа протянул руку:
— Я Воздушный Змей; можно просто Змеем звать.
— А я Студент, — принял рукопожатие Студент, стараясь не удивляться такому прозвищу. Неужели перед ним и правда был самый настоящий Воздушный Змей? — Ну что, Воздушный Змей, пойдём гулять по городу?
— Только вначале обнимемся, — хитро улыбнулся Воздушный Змей; и так вцепился, так обнял за шею, что Студент чуть не задохнулся, но пару мгновений спустя привык и почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Ветер нашёл ему друга, надо же!..

— Вы не против, если я погуляю с вами? — спросил Ветер, покачивая ромашкой; и Студент с Воздушным Змеем отозвались в один голос:
— Конечно нет!
А Студент прибавил:
— Можешь залезть в мой капюшон: ты, наверное, так устал, пока искал нас друг для друга?..
Ветер рассмеялся — но и в капюшон, конечно, залез, повозился там, устраиваясь поудобнее, и пощекотал ромашкой шею: давай, не стой, идём гулять.

Студент решительно взял Воздушного Змея за руку — и предложил:
— Хочешь, я потом дам в чёрном блокноте порисовать? Уверен, тебе такого не предлагали.
— Спрашиваешь ещё! — шутливо возмутился Воздушный Змей.

И они пошли втроём из парка: Студент, Воздушный Змей и Ветер с ромашкой; все счастливые донельзя, счастливее их во всём мире не сыскать.

И всё у них, конечно, было хорошо — а разве могло быть иначе у тех, кто Ветром поцелован?

И вот он, конец сказки.

Ирина Иванова aka Zmeal

Вопрос: Нравится?

1. Да!		4	(100%)
Всего:		4

@темы: сказка, Ирина Иванова, Zmeal, Ветер

---

Руны городских улиц. Феху. Твое богатство в тебе | Айя-Айрен

[cityhaze]

– У меня хата на вечер свободна.
– Ага, а деньги на бухло где возьмем? Тебя продадим?!

Феху приостанавливается, снимает с пояса монетку с дыркой, бросает через плечо. Деньги появятся: один из компании получит от матери желанный конверт на день рождения. А потом они напьются энергетиков и будут всю ночь «призывать ихтиандра». Нужны им те деньги?..

Он хмыкает и идет дальше. В сущности, прямо или зеркально – его не волнует. Люди сами решают, обернуть дар себе на пользу или во вред.

– Если не найдем средства, приют закроют, – черноволосая девушка склоняется над чеком. – А зарплату задерживают...
– Надо срочно придумать, где достать денег.

Феху опускается на одно колено – шнурок завязать – и кладет монетку под ноги подруг. Люди в интернете отзывчивы: долг удастся закрыть. Но это совсем ненадолго: скоро один из их питомцев тяжело заболеет, и средства для него они собрать не успеют. Феху пожимает плечами: что поделаешь. Помочь всем он все равно не может.

Читать дальше

Сделав, что было нужно, Феху отправляется дальше. Сегодня еще много ходить по городу. В конце-концов, все хотят денег, и вовсе не все – просто так, незаслуженно.

Хотя, конечно, нищие его раздражают. Они видятся ему чем-то сродни вшам. Видя их, Феху всегда прибавляет шаг – знает, что эти-то его покровительства не заслужили. Милосердие он почитает несусветной чушью. "Эти" от него ничего не получат никогда.

Беркана, младшая сестра, частенько говорит, что он – бессердечный. Феху безразлично кивает. Ей-то легко: ее дар заслуживать не надо. Впрочем... Видел он и женщин, что плакали у дверей ее квартиры, а она плакала с другой стороны двери и говорила, что помочь им не может – хочет, но не может. Феху такие сантименты непонятны: каждый получает столько, сколько заслуживает. Не больше. И не меньше.

Дорога приводит Феху к Блошиному рынку.
Человек-руна медленно идет вдоль торгового ряда, отмечая, кто торгует честно, кого он не обойдет прибылью, видит в толпе воров, видит и бесчестных продавцов, и хамов, и праздных гуляк...

– Продаю чудеса! Недорого! – слышит Феху вдруг чистый девичий голос. – Свежие чудеса, любому по карману!

Феху заинтересованно подходит поближе.
У прилавка, украшенного мягкой шерстяной темно-зеленой тканью "под мох", стоит юная девушка. Она огненно-рыжая, лицо сплошь покрыто веснушками. На прилавке выставлены малюсенькие баночки. В них – сделанные из полимерной глины фигурки размером с ноготь: феечки, русалки, единороги и прочие сказочные существа. Все это декорировано внутри цветами, травой, блестками и всяким прочим. На баночках – латинские подписи, выполненные готическим шрифтом. Феху разбирает только одну – "Неимоверная удача" – когда девушка замечает его:
– Что-нибудь приглянулось?
– Н-ну... – неопределенно пожимает плечами Феху.
– А вы скажите, какое вам чудо нужно – я враз подберу! У меня большой опыт в нахождении персональных чудес!

Феху смотрит на продавщицу скляночек и думает, что самое главное чудо уже нашел. Он торопливо, суетясь, расстегивает застежку на шее – и
снимает с себя цепочку, на которой висит миниатюрный рог изобилия.

– Вот... Возьми..те.

Девушка не спешит принять подарок, только удивленно разглядывает украшение.

– Как же можно... Я ведь не могу взять просто так... Это ведь золото, правда? Она стоит дороже, чем все мои баночки. Нет-нет, я никак не могу взять такую дорогую вещь!

Феху вздыхает.

– Тогда я хочу чудо следующей встречи.
– А, это можно! – она смеется – в уголках рта появляются очаровательные морщинки – и все-таки отстраняет его руку с кулоном. – Я каждый день сюда приезжаю. Мой рабочий день – с девяти до десяти. Так что обязательно увидимся. А баночку все-таки возьмите. Как залог будущей встречи. Вот... Вот эту!

И в руках у Феху оказывается баночка с малюсенькой крылатой рыжей феей. Латинская надпись гласит: "Судьбоносная встреча". К прилавку подходят двое, и девушка переключается на них.

А Феху стоит, не в силах оторвать от нее глаз, сжимает в одной руке свой кулон, а в другой – баночку-подарок – и думает, что наконец-то встретил ту, что смогла понять его суть.

Айя-Айрен

Вопрос: Нравится?

1. Да!		5	(100%)
Всего:		5

@темы: сказка, Айя-Айрен, Руны городских улиц

---

Не вытравить | Ханна Шмиц

[Smoren]

Говорит Мария:
— В моей крови врачи нашли особый яд. Там внутри у меня города, страны. Даже поселки, даже пригорки. Да что там пригорки, там есть Сизые горы и раздольные заливные луга. Где-то там у меня – Вселенная.

А еще говорит:
— Они в мои проникают сны. И потом я весь день как чумная. Дело, конечно, не в снах. Мы же с тобой не гадалки, на ярмарке. Просто там что-то с мозгом. Кажется, там прокладывают дороги. Вот и снится мне черт знает что. Представляешь, врачи, оказываются, иногда с ними могут договариваться. Ну, с теми, кто внутри.
Напряженно спрашиваю:
— И как, договорятся?

Она пожимает плечами. Переставляет горшок с елкой. Скоро ведь Новый год. Как бы я к ней пришел без подарка... Не виделись лет триста. Купил вот елку. А что теперь?

Читать дальше

— Не знаю, — признается она. — Тут видишь, какое дело. С ними плохо налажена коммуникация. Язык там… Все дела. Тут ведь как, знаешь… С виду я будто и ничего. Только сплю все время, ну так… Какое дело, верно? Сплю… Ведь зима на дворе. Витаминов нет. А я всегда была та еще лежебока…

Молчит, глядит на пустую чашку, решая – а не заварить ли по новой? Но с ней же гости. И как теперь быть. Вздыхает:
— А в один день – о-па! И я вся состою из них. Представляешь, на снимках у меня океан в груди! Даже горжусь немного. Всего лишь я, а внутри – целый океан. Правда, они ловят китов. Зато у них красные корабли. Корабли мне нравятся, честно говоря. А вот убивать китов у меня внутри – это совсем не дело.
Ошарашен:
— И что будешь делать?
— Буду бороться, конечно! За экологию или что там в моде. Никаких китобоев, короче.
Мария смеется, а потом наклоняется ко мне близко-близко, и, когда она говорит, ее дыхание щекочет мне щеку:
— Я даже вены вскрывала, прикинь? Ага! Вот тут, на ноге, – вытягивает правую ногу, предъявляет мне бинт на щиколотке. – Ничего не подумай, просто хотела на них посмотреть.
Я в ужасе:
— И как они?
Пожимает плечами:
— Без лупы не разглядеть. Но, думаю, они очень красивые. Доктор говорит, что я для них – подходящая среда. Океан и много лесов. Это, знаешь ли, далеко не в каждом есть. Конечно, вроде как можно назначить интенсивную терапию. Но ведь еще не факт, что поможет. Что они все умрут там и… ну, сам понимаешь, разложатся. Могут мутировать, стать уродцами. И устроить у меня внутри Холокост. Или ракеты начнут запускать. Я не против прогресса, но тут мое тело… И мне неуютно.
Киваю. А что тут скажешь? Прощаюсь с Марией, желаю здоровья, говорю, что, конечно, она поправится и пусть не волнуется, а то, раз есть горы и океан, то и цунами может случиться или проснется вулкан. Она удивленно смотрит на меня – не думала об этом, но спасибо за предостережение.

Смотрю на нее, всегда такую веселую, с яркими волосами и крапинками веснушек на белом лице. А на меня глядят голубые озера.
Целую ее на прощанье. Выхожу за дверь квартирки.

В зеркале лифта долго разглядываю себя. Это страшно – в твоей крови тысячи жизней живут свои, забирают тебя себе. Ты им что-то вроде дома, бога и собеседника. А в одно утро — тебя просто нет. Есть какой-то там мир, в нем кишмя кишат люди или нелюди, здесь заранее не предсказать. Может быть все что угодно: голод, чума, война. Могут драконов в твоей голове найти. Ну а тогда...
Это тебе не какая-то там ладья по морям, это даже не кит.
И тогда у тебя внутри ка-а-а-ак все заболит. Ты идешь к врачу. Ну а там... Узнаешь, что болен. Узнаешь, что в почках они добывают нефть, узнаешь, что боли в спине – это от аэродромов на позвонках. И видишь на снимках – в Подреберье пришла война.
Вот тогда-то берутся тебя лечить.
«Терапия, парень. У нас это отлажено. На полгода в тебе устраиваем потоп. Химией сверху их, чтоб наверняка! И потом внутри у тебя не то что города, даже ковчега какого-нибудь не останется. Еще год внутри будет все заживать, ну, ты понимаешь, мышцы, ткани. В санаторий съезди, по бору погуляй... А как ты вообще к природе, неравнодушен? Тогда не гуляй. Дома посиди. Глядишь, туда-сюда, будешь как новенький. Никаких голосов, никаких шепотов. Не волнуйся, никто тебя не тронет больше. Эти черти второй раз не заведутся. Ну ты, главное, книжки не читай. А то там этой заразы... Не вытравить».

Если ты здоров, ты не ведаешь их языка.
Если ты здоров, ты не видишь их снов, не слышишь их голосов.
И они не приходят к тебе, не требуют: говори!
И ты только молчишь, молчишь, молчишь...
Молчишь.

Ханна Шмиц

Вопрос: Нравится?

1. Да!		7	(100%)
Всего:		7

@темы: сказка, Ханна Шмиц

---

Зимний серый волк | Айя-Айрен

[cityhaze]

Серые волки не живут в городах. Все это знают. Ребенка спроси: «Где живет волк?» Ребенок скажет: в лесу. Более взрослый скажет: в зоопарке. Вот только это не полная правда. Живем мы в городах. Давно живем, и разные. Кто-то под собаку маскируется. А что: не так-то сложно, не так уж позорно. Кто людей любит, не против стаи — те людьми притворяются.

А есть еще всякие — например, волки ночи. Они все черные-черные. До людей и до своих им и дела нет — они охотятся на зло и горе. Волки-волшебники. Иные.

А вот еще бывают волки времен года. Воют с ветром, бегают в зимней метели — то снежные. Бывает, кружат листья — играют листопадники. Ручьи журчат — свадьбы у первоцветов. А как развернутся листья и солнце пригреет — так и пошли лучистые охотиться на солнечных зайцев.

Читать дальше

Да я вот только — неудачник. Угораздило родиться меланистом. Все снежные волки как волки — белые. Шкура как снег. Глаза — льдинки. А я? Урод серый, у-у! Где ж мне со стаей бегать? Видал кто серый снег с неба?! Видал кто серую поземку?! Ну вот и брожу один. «Волк-одиночка»! Бредни это все. Чушь и песья брехня. Мы, волки, стайные. Нам без семьи, без друзей — и жизнь не жизнь. Но что сделаешь? Не подводить стаю ведь! Вот и выхожу зимними ночами на охоту, брожу по городу один. Человек простой посмотрит — так, промелькнула по стене серая тень. Кто знает, чья? Может, машина фарами высветила. Или вовсе показалось.

В одну такую вот ночь — у людей ее именуют новогодней (никогда не мог понять, почему: для нас, снежных, нет года, есть три месяца зимы, когда мы и живем) — я, как обычно, брел по городу, повесив голову, опустив уши и волоча хвост. Настроение — хоть на луну вой, да не полнолуние сегодня. Да и что выть, коль исправить меня нельзя?.. Вой — не вой, а жизнь-то идет.

Я уныло плелся по парковой дорожке, когда услышал совершенно неожиданное для такого времени и места тихое приятное пение. Девушка пела о зиме, о луне и метели. И о волках. Пела так, будто сама была волчицей! Я настороженно припал к земле, предупредительно зарычав: люди-волки обычно не очень ладят с нами. Как бы не пришлось драться за свою территорию!

— Кто здесь? — спросила девушка. Как ни странно, я не услышал волчьего рычания под человеческим голосом — нам, волкам, никак свою природу не скрыть от представителя своего вида. Тем не менее, она не боялась — человек бы, скорей всего, испугался грозного рычания большого зверя. — Эй, не бойся. Я не обижаю сущности города.

Я встал, встряхнулся и неторопливо вышел из-за куста.
Под фонарем на тропе стояла девушка. Обычная девушка в темной куртке. Длинные русые волосы и концы белого шарфа трепал ветер. За спиной имелся рюкзак.

— Здравствуй, снежный волк.
— Я не снежный волк, — буркнул я сердито. — Так, недоразумение.
— Почему ты так считаешь? Вот неправдашная неправда. Очень даже доразумение! Даже больше — чудо! Что же ты такой грустный в такую-то ночь?
— Снежные волки — белые! — со злостью объявил я. — А я какого цвета, по-твоему?!
— Серебро и дым, — нежно произнесла девушка, неторопливо, пританцовывая, вышагивая по тропинке. — Очень особенный цвет! Наверное, ни у кого нет такой дымной шерсти? Как туман зимним утром. Самый волшебный волк!
— Я бы лучше был обычным, белым. И жил бы со всей стаей!
— Ну-у… Ничего бы и не вышло.

Девушка остановилась, осмотрела меня от кончиков ушей до хвоста и вынесла вердикт:
— Никак! Когда ты — чудо, под одеялом не спрячешься! Даже если бы я поколдовала и сделала тебя белым — ты бы только судьбу свою потерял, а таким, как все, ты бы не стал. Просто не такой.
— И кому же нужно это «чудо», если я одинок? Никому не нужен изгой!
— Это просто ты не нашел того, кому нужен, — ласково возразила девушка-волшебница. — Вот, например, смотри: я сегодня буду ночью чудеса творить новогодние, по городу бродить. Вот бы у меня был сильный и храбрый защитник…
— Ладно, провожу уж… — проворчал я в ответ.

Оказывается, девушку звали Ирен, и она оказалась городской сказочницей, самой настоящей волшебницей.
Мы шли по городу — Ирен развешивала гирлянды искорок, колдовала всякие маленькие иллюзии, плела добрые сны, дарила прохожим милые игрушки-символы года, протягивала людям мандаринки, взрывала хлопушки, а если видела кого-то, кто грустил и хандрил, то подходила к нему и утешала, даря сказочное настроение.
А я шел рядом, приглядывая, чтобы ни бродячая собака, ни дух зла, ни дурной или пьяный человек не обидел мою волшебницу.

Я теперь твердо знал: это — мой человек. Какая разница, правда, какой у меня цвет меха?! В мехе ли дело! Я чувствовал, как тепло у меня на сердце становится, стоило мне встретиться глазами с Ирен. Я никогда ее не брошу. Мою волшебницу.

Айя-Айрен

Вопрос: Нравится?

1. Да!		5	(100%)
Всего:		5

@темы: сказка, Айя-Айрен