– Простите, у вас можно приземлиться?
«Прямо Астрид Линдгрен, “Карлсон”. Недаром говорят, что все в мире уже было кем-то придумано до нас», – подумала я, освобождая место на подоконнике эркера. И мужчине, висящему в воздухе у меня за окном, процитировала с ехидцей:
– Пожалуйста!
Видимо, он не оценил юмора ситуации и с облегчением, но в то же время очень аккуратно опустился на мой подоконник:
– Спасибо вам огромное! Понимаете… Почему-то все пугаются, когда просишь человека позволить немного отдохнуть у него на подоконнике. Начинают кричать, махать руками, креститься, некоторые для разнообразия падают в обморок. Поэтому найти место, где можно передохнуть, не так уж и просто, даже в большом городе. А сейчас начинается дождик. А в дождь передвигаться по воздуху несколько проблематично и неприятно… Хотя что делать, если переждать дождь негде, – вздохнул незнакомец. Выглядел он самым обычным образом: джинсы, кроссовки. Правда, когда мой собеседник оказался рядом со мной, на нём уже красовался строгий классический костюм и соответствующие костюму туфли.
– Но сейчас у вас есть, где переждать дождь, – улыбнулась я. – Может, хотите чаю или кофе?
– Спасибо! А вас не затруднит? – обрадовался мой собеседник. – У меня, правда, нет с собой ничего сладкого, но в следующий раз…
– В следующий раз я угощу вас своим фирменным вареньем. А сейчас пока не сезон — прошлогоднее уже съели все мои знакомые и родственники, а нового пока не наварили. Но чай и кофе в доме имеются.
Читать дальшеТут в углу раздался шорох. Обреченно вздохнув, я приготовилась к нотации, которая не заставила себя ждать:
– Как ты можешь принимать в своем доме незнакомых мужчин! Разве леди и хозяйки дома себе такое позволяют? Вот княгиня Апраксина… – Моню понесло. Вообще-то он достаточно мирный домовой, но, так как в доме нет мужчины, иногда Моня забывается и пытается мне привить хорошие манеры дам из девятнадцатого века, как преданный старый камердинер, следящий за юной дебютанткой, которая только-только начала выезжать в свет. Бедный Моня! Ему трудно свыкнуться с мыслью, что девятнадцатый век закончился более ста лет назад, а манеры нынешних дам далеки от совершенства. Во всём Моня оставался консерватором, даже в одежде. Хорошо ещё, что я не курю, а то больше половины времени мне пришлось бы выслушивать лекции о том, что курить даме — не комильфо.
– О! У вас живет домовой? – удивился мой гость.
– Да, но как вы… – начала было я, и тут же поняла сама. – А, ну да, он же слегка прозрачный, когда появляется, поэтому его легко узнать.
– Да! Но, судя по его одежде, он явно не из этого дома. Скорее всего, из дома, который был отстроен сразу после пожара Москвы 1812 года. А ваш — уже конца девятнадцатого века постройка. И как он у вас оказался?
Разговора о домовых не получилось. Моне надоело нас слушать, и он открыл было рот, но высказаться ему я не дала:
– Моня, лучше бы принёс нам чаю с чабрецом и тимьяном, — строгим тоном сказала я. – В доме гость, а чай ему ещё не подан. На кухне заседает Альбина со своей компанией, мне там появляться не очень, я им всё испорчу, а тебе — нормально. Вот и сделай нам чаю, пожалуйста.
Моня, обиженно ворча себе под нос, исчез. И сразу на кухне заработала газовая плита, загремели чашки и запел теплым фальцетом чайник.
– Альбина? – спросил, провожая растаявшего Моню удивленным взглядом, незнакомец.
– Да, Альбина – привидение. Мы его купили вместе с квартирой. У нас есть определенные договоренности, чтобы сосуществовать, не мешая друг другу. Сегодня у неё гости, они занимают кухню. И, чтобы не волновать их тонкую душевную организацию, я не могу зайти на кухню до одиннадцати вечера, то есть до того времени, пока они не пойдут гулять по ночной Москве и знакомиться со случайными прохожими. – О том, что при этом могут почувствовать эти случайные прохожие, я, понятно, умолчала.
– Надо же! А я и не думал, что у привидений есть некое расписание, – удивился мой друг «Карлсон».
– Не знаю, есть ли у них расписание, но мы не мешаем друг другу, – твердым голосом закончила разговор об Альбине я. В этот момент из воздуха материализовался Моня с подносом и начал расставлять на подоконнике чашки – и даже разливать по чашкам душистый чай с тимьяном и мятой. Закончив, Моня растворился в воздухе – от греха подальше, пока я не попеняла, что вместо мяты должен был быть чабрец.
Пока все это происходило, за окном засверкали молнии, дождь полил стеной, а в воздухе запахло электричеством. Мы молча пили чай и любовались грозой. С последнего этажа это делать особенно удобно. Всё небо было во всполохах молний, грохотал гром, вся Москва была объята этой грозовой цветомузыкой. По улицам неслись редкие прохожие, которым было негде укрыться, и потоки воды, превращавшие улицы в реки. Картина завораживала. Но вот дождь пошёл на спад, небо посветлело, прохожих на улицах стало больше – и чай кончился.
– Мам, я побежала? – дверь слегка приотворилась и в комнату просунулась голова дочери. – Ой, здравствуйте! – безо всякого удивления кивнула дочурка гостю и воззрилась на меня.
– Ты надолго? – поинтересовалась я.
– Как пойдёт, – ответила дочь.
– Угу, — последовал мой ответ. – Зонт не забудь и резиновые сапоги надень. И помни: «Молодой леди гулять по улицам за полночь — неприлично», – хором закончили мы стандартную Монину фразу, и дочурка, хихикнув вместе со мной, исчезла из квартиры с зонтиком и в модных резиновых сапогах.
Я поймала на себе удивленный взгляд незнакомца и улыбнулась ему.
– Дети, они такие… Дети… – попыталась я как-то нарушить неловкое молчание.
– Да нет, дело не в детях, – смущенно произнес незнакомец. – Дело в людях… Очень мало людей замечает чудеса вокруг, а ещё меньше людей не видят в них угрозы. Мне, наверное, пора… Гроза уже закончилась, дождя практически нет. Я прекрасно доберусь до дома. Но… У меня к вам есть одна просьба… – Было видно, что ему очень неловко и в то же время очень хочется это сказать. Я молча смотрела на него и понимала, что в данном случае заинтересованное лицо — это он.
– Можно я иногда буду приходить к вам на чай? – наконец выдохнул он. – Конечно, если окно будет открыто и в нём будет свет.
– Приходите, — пожала я плечами. – В нашем доме никому не отказывают в чашке чая, тем более – усталому путнику, ищущему свой путь среди облаков…
– Так вы… – начал мой гость, стоя уже буквально на пороге распахнутого окна.
Я пожала плечами и улыбнулась. Незнакомец восхищенно взглянул на меня и исчез, унесенный свежим московским ветром, ворвавшимся в комнату. Моня молча начал убирать чашки и чайник на поднос, чтобы унести на кухню, а я, закутавшись в плед, снова залезла на подоконник.
– Почитай мне, пожалуйста, — почти сразу после ухода незнакомца раздался обиженный голос. Мой Лео, бело-черный ньюфаундленд, подошел ко мне сзади и ткнул в меня книгой, которую держал в пасти. – Мы не дочитали вчера, — напомнил он, — а сегодня у тебя были неожиданные гости, и мешать было неудобно.
«М-да, – возникла мысль, – почему-то все обитатели этого дома страдают или излишней деликатностью, или её полным отсутствием».
Я открыла книгу в том месте, на котором мы остановились. Лео тихо вздохнул и пристроился рядом со мной на подоконнике эркера. Мои колени служили ему подушкой для головы, а в открытое окно заглядывал его давний приятель — любопытный московский ветер. Ветра очень любят, когда кто-нибудь читает вслух, правда, мало кто об этом знает.
– Читай, – шепнул мне ветер, чуть тронув шерсть собаки и устроившись у Лео на спине, как обычно, перебирая волосок за волоском. Я опустила глаза в книгу – и тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавистный прокуратору город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды... Пропал Ершалаим – великий город, – как будто не существовал на свете...