(посвящается двум тапкам в "Каледонском лесу")
А – слышали? – принцессе можно все. Если ей девять, девятнадцать, тридцатник на носу, вечность за плечами. Если у нее круглый год веснушки, сорок второй размер ноги или самый средний рост во всей стране. Если она – все это и сразу.
А она – и правда. «Правдой» зовется станция за окном электрички, но об электричке потом. Пока она едет, у принцессы занятие поважнее. Надо побыть везде.
Потушить солнце на другой стороне Земли, перетащить его поближе к дому, полить небо из тучи, потрясти волосами на любимом концерте, похлопать после него музыкантов по плечу – любому, какое ближе будет, а в итоге по всем, – рассказать у костра об устройстве небесного свода и мимоходом поднять и сунуть в карман пару упавших серверов – пригодятся, технологии нынче в моде.
Принцесса успевает, так было всегда и так уже случилось завтра. Время, право, условность, а в сутках не двадцать четыре часа, а двадцать четыре тысячи жизней – сколько ни умножай, не поймешь, почему. Час там простоять, ночь тут продержаться – а потом можно все. Принцессу не учили в детстве считать время. Зато научили искать цвета. Вот и сейчас – граффити на окне электрички, которой еще рано появляться в повествовании, фиолетовое небо за полмира отсюда, зеленые листья, желтые чемоданчики – и волосы всех цветов радуги над плечом, на которое так уютно валится голова где-то снова не в том мире. Так, спать еще рано, еще надо, надо... Мир влетает в одно ухо, вылетает в другое, собирается в сложный одиннадцатимерный жест и означает собой: «Все в порядке. Спи».
Читать дальше