Говорит Мария:
— В моей крови врачи нашли особый яд. Там внутри у меня города, страны. Даже поселки, даже пригорки. Да что там пригорки, там есть Сизые горы и раздольные заливные луга. Где-то там у меня – Вселенная.
А еще говорит:
— Они в мои проникают сны. И потом я весь день как чумная. Дело, конечно, не в снах. Мы же с тобой не гадалки, на ярмарке. Просто там что-то с мозгом. Кажется, там прокладывают дороги. Вот и снится мне черт знает что. Представляешь, врачи, оказываются, иногда с ними могут договариваться. Ну, с теми, кто внутри.
Напряженно спрашиваю:
— И как, договорятся?
Она пожимает плечами. Переставляет горшок с елкой. Скоро ведь Новый год. Как бы я к ней пришел без подарка... Не виделись лет триста. Купил вот елку. А что теперь?
Читать дальше— Не знаю, — признается она. — Тут видишь, какое дело. С ними плохо налажена коммуникация. Язык там… Все дела. Тут ведь как, знаешь… С виду я будто и ничего. Только сплю все время, ну так… Какое дело, верно? Сплю… Ведь зима на дворе. Витаминов нет. А я всегда была та еще лежебока…
Молчит, глядит на пустую чашку, решая – а не заварить ли по новой? Но с ней же гости. И как теперь быть. Вздыхает:
— А в один день – о-па! И я вся состою из них. Представляешь, на снимках у меня океан в груди! Даже горжусь немного. Всего лишь я, а внутри – целый океан. Правда, они ловят китов. Зато у них красные корабли. Корабли мне нравятся, честно говоря. А вот убивать китов у меня внутри – это совсем не дело.
Ошарашен:
— И что будешь делать?
— Буду бороться, конечно! За экологию или что там в моде. Никаких китобоев, короче.
Мария смеется, а потом наклоняется ко мне близко-близко, и, когда она говорит, ее дыхание щекочет мне щеку:
— Я даже вены вскрывала, прикинь? Ага! Вот тут, на ноге, – вытягивает правую ногу, предъявляет мне бинт на щиколотке. – Ничего не подумай, просто хотела на них посмотреть.
Я в ужасе:
— И как они?
Пожимает плечами:
— Без лупы не разглядеть. Но, думаю, они очень красивые. Доктор говорит, что я для них – подходящая среда. Океан и много лесов. Это, знаешь ли, далеко не в каждом есть. Конечно, вроде как можно назначить интенсивную терапию. Но ведь еще не факт, что поможет. Что они все умрут там и… ну, сам понимаешь, разложатся. Могут мутировать, стать уродцами. И устроить у меня внутри Холокост. Или ракеты начнут запускать. Я не против прогресса, но тут мое тело… И мне неуютно.
Киваю. А что тут скажешь? Прощаюсь с Марией, желаю здоровья, говорю, что, конечно, она поправится и пусть не волнуется, а то, раз есть горы и океан, то и цунами может случиться или проснется вулкан. Она удивленно смотрит на меня – не думала об этом, но спасибо за предостережение.
Смотрю на нее, всегда такую веселую, с яркими волосами и крапинками веснушек на белом лице. А на меня глядят голубые озера.
Целую ее на прощанье. Выхожу за дверь квартирки.
В зеркале лифта долго разглядываю себя. Это страшно – в твоей крови тысячи жизней живут свои, забирают тебя себе. Ты им что-то вроде дома, бога и собеседника. А в одно утро — тебя просто нет. Есть какой-то там мир, в нем кишмя кишат люди или нелюди, здесь заранее не предсказать. Может быть все что угодно: голод, чума, война. Могут драконов в твоей голове найти. Ну а тогда...
Это тебе не какая-то там ладья по морям, это даже не кит.
И тогда у тебя внутри ка-а-а-ак все заболит. Ты идешь к врачу. Ну а там... Узнаешь, что болен. Узнаешь, что в почках они добывают нефть, узнаешь, что боли в спине – это от аэродромов на позвонках. И видишь на снимках – в Подреберье пришла война.
Вот тогда-то берутся тебя лечить.
«Терапия, парень. У нас это отлажено. На полгода в тебе устраиваем потоп. Химией сверху их, чтоб наверняка! И потом внутри у тебя не то что города, даже ковчега какого-нибудь не останется. Еще год внутри будет все заживать, ну, ты понимаешь, мышцы, ткани. В санаторий съезди, по бору погуляй... А как ты вообще к природе, неравнодушен? Тогда не гуляй. Дома посиди. Глядишь, туда-сюда, будешь как новенький. Никаких голосов, никаких шепотов. Не волнуйся, никто тебя не тронет больше. Эти черти второй раз не заведутся. Ну ты, главное, книжки не читай. А то там этой заразы... Не вытравить».
Если ты здоров, ты не ведаешь их языка.
Если ты здоров, ты не видишь их снов, не слышишь их голосов.
И они не приходят к тебе, не требуют: говори!
И ты только молчишь, молчишь, молчишь...
Молчишь.